Тот посмотрел на меня почти с ужасом. Животный страх был в его глазах. Значит, он соображал, гад, о чем говорил там, возле института. И я не сдержался. Я ударил его всего два раза: под дых и тут же – в челюсть. И все. Лежачих не бьют. А встанет он нескоро, за это можно было поручиться.
Топающие в нашем направлении два мужика быстро свернули и прошли прямо по газону на другую аллею. Любовная парочка вспорхнула с ближайшей скамейки и стала стремительно удаляться. Молодая мамаша с коляской замерла, настороженно вцепилась в меня глазами и двинулась с места, лишь когда я прошагал мимо. Я слушал, как дробно застучали ее каблучки по асфальту…
В общем, не был я студентом. Но говорить об этом соседу по палате не хотелось. Как и о том, что я никогда не имел сотового телефона. Это тяжело для психики: иметь его при себе и знать, что никто тебе не позвонит, никому ты не нужен. Да и мне звонить некому.
Я прикрыл глаза. Желтая настольная лампа потухла.
Илья Сергеевич, о котором упомянул ночью мужик с ухоженными ногтями, действительно оказался врачом. В чем я не разбираюсь, так это в медицине, и мне не совсем понятно, почему надо с трепетом в голосе говорить о том, что тридцатилетний эскулап одновременно и хирург, и косметолог, и терапевт. А сосед по палате говорит об этом именно так: с восхищенным придыханием.
Я работаю в автосервисе. Я умею водить машины, с закрытыми глазами разберу и соберу любой двигатель, отрихтую кузов, закрашу на нем любую царапину так, что уже не найдешь ее следа. Потому мне кажется, что и врач, если он хороший врач, обязан делать всё.
– Он – гений. – Федор Савельевич, так зовут моего однопалатника, сидит на кровати и драит надфилем ногти на ногах. Я уже свободно кручу головой, вижу это, и волосатые ноги с полированными ногтями вызывают во мне булькающий смех. Хорошо, что Федор Савельевич принимает его за кашель. – Это я точно тебе, парень, говорю: гений. У них, на Кавказе, медицина как в Китае: тысячи лет насчитывает. У Ильи Сергеевича и прадед, и дед, и отец врачевали. Прадед – тот еще в горах жил, в селении каком-то. Знахарством так славился, что царь разыскал его и перевел в Москву…
Фамилия нынешнего продолжателя такого славного рода – Бабашвили. Грузин. Большие темные глаза, волосы короткие, вьющиеся, треугольник усов, смугловатая кожа. В палату он заходит редко, но лично мне очень хочется, чтоб это было чаще. Со мной говорит на «вы». Я мало общался с теми, кого называют интеллигентами. А тут – красивая речь, мягкая улыбка. Даже слово «задница» в его устах приобретает вполне нормальное значение, нет в нем ничего постыдного.