Вот и вино доставили. Гришка, посылай тебя за смертью. А ведь когда-нибудь так и сделаю, – посмотрел царь на слугу так, что тот и замер – ни живой, ни мертвый.
При последних фразах собеседника Евдокия опять зримо заколотилась-задрожала, словно одолеваемая мелкими бесами праведница. Поняла, что вот и начинается что-то совсем злое. А помазанник за один присест уж поспел осушить целый кубок. И двигал его теперь в сторону Евдокии. Опять до краев полный.
– Пей! Прямо из моей чаши! Да, не бойся – не отравлю. Вот самая страшная тайна государева, – царь вертел в руках что-то, напоминающее маленькое каменное зернышко необычной расцветки. Или, скорее, этакую зеленую бронзовку – блестящего полевого жучка. Которого и кинул прямо в свой сосуд: – Смарагд11 это бесценный. От всех ядов помогает! Пей!
Ведь будто видела она уже нечто подобное. Да не просто случаем обошлось, а давно уже знакома была с этим амулетом каменным. Переменилось что-то во взгляде девушки. Как молния зеленая в глазах отразилась.
Мелькнула и исчезла опять в грозовых тучах. Только брови сошлись-схмурились. Да и кончики пальцев чуть пошевелились. Еще немного и, казалось Евдокии, что сейчас в ее стискивающихся кулачках засвистит сжатый с нечеловеческой силой воздух. Так уж озлилась.
– Не чурайся ласки царской. От государя – это как от Небес. А все, что вопреки воли Господа – гордыня и не более. Согласна? – и хмельной государь без предупреждения душевно затянул короткий отрывок из давно понравившегося ему гусельного напева:
– А соко-о-ольники12 твои-и из Суздали-и… Что молчишь? Ты девка хорошая, скромная. Только молчуньи мне не надобны – своих вдосталь. Поднесите ей чарку! А пить не захочет – насилу потчуйте! Пусть язык сам и развяжется.
Уж чего-чего, а Евдокия две вещи в своей жизни делала хорошо: быстро думала и громко кричала. Нет, знала она, конечно, много чего разного, да, и бесспорно, иными навыками всяческими обладала. Но сейчас вот понадобилось явить миру именно эту пару умений.
Поняла она это в тот момент, когда служивые уже грубо хватали ее руки и сильно тянули в сторону стола. Чтоб вопреки любой помехе исполнить каждую волю хозяина. И, знать, это только начало. Видать, не впервой старались, хотя Евдокия и билась как горлица в плетеной ловушке.
Сначала молча. Но ведь визг женский – второй главный раздражитель, подобранный матушкой природой для уха человечьего. После наипервейшего – младенческого рева. Об этом Евдокия знала не понаслышке – полон дом племянников. Ну и своим голосом Господь не обидел.