Теперь – видать, мяч снова напоролся на какой-нибудь гвоздь в заборе – футболисты сидели кто под деревом, кто на дереве – и это не сулило ничего хорошего. Ходить в общественную уборную финского дома было подобно высадке десанта: пацаны, издали завидев посетителя кабинки, обстреливали уборную камнями, приветствуя футбольными воплями каждое попадание. В этот раз случилось то же самое… Воевать с мальчишечьей оравой за право оправиться было стыдно и смешно. Я пыталась освоить для этих целей овраг в ближайшем лесу, за шоссе, но стометровая пробежка порой оказывалась мне не по силам (скорее, не по времени). Понятно, я никогда не говорила об этом конфузе Любовь Андреевне (футболёры, как я заметила, игнорировали походы взрослых в кабинки, доставалось только мне да Нельке Булыгиной). Почему у жильцов, имевших огороженную землю, не стояли во дворах персональные уборные, остается тайной, закрытой на висячий замок.
По пути домой, после обстрела, я заглянула в сад старичков, там, в загородке с дощатым домиком, жили куры и петух с роскошным хвостом. Я уже собрала достаточное количество перьев кур, галок, соек, ворон, соколов, даже орлов (привет от Тани Буравлёвой!) – не хватало только темно-зеленого с бронзовым отливом пера из хвостового оперенья петуха. Я сбегала домой, схватила с полки на веранде остатки риса в бумажном кульке, вышла со двора, оглянулась – никого – и, открыв калитку, прокралась в загородку. Там я рассыпала по земле вкусный рис, и, пока куры клевали белое зерно, подобралась к ничего не подозревавшему петуху и, ухватив его за хвост – Петя вскококнул и заголосил, – выдрала приглянувшееся перо. Увы, не обошлось без скандала: когда я, как порядочная, накидывала на калитку петлю, откуда ни возьмись, появилась Баба Галя с хворостиной:
– Яйца воровать! Ах ты, лярва! Вот я матери-то скажу! Ну-ка покажь руки!
Я быстро сунула перо сзади за пояс юбки и предъявила пустые ладони, – правда, по-прежнему с письменами младшего бога.
– Нема! – удивилась соседка, роняя хворостину. – А ихто там лазил в курятнике? Не бачила? (Баба Галя часто смешно выражалась).
– Нет. Я никого не заметила.
Предусмотрительно остановившись завязать шнурки на ботинках, я дождалась, чтобы старушка показала спину, и заскочила в свой двор. Перья, чтоб Любовь Андреевна не докучала вопросами, я прятала за дверцей подполья, в найденной там же толстой, рыхлой и довольно скучной книге под названием «История КПСС». Подполье тянулось под домом, половина его принадлежала Булыгиным, половина – нам. Я избороздила свою часть вдоль и поперек – но ни сундуков, ни сокровищ в земле (конечно, в подозрительных местах я делала раскопы) не обнаружила. Впрочем, я не теряла надежды. Любовь Андреевна держала на полках картошку, капусту и лук. «История КПСС» с перьями между страницами, ставшая от птичьего оброка втрое толще, лежала за ящиком с картошкой.