Был, правда, один случай, когда я видела маму рассерженной и «воинственной». Не помню, сколько мне было лет. Я спала на раскладушке посреди маленькой комнатки, где, кроме меня, на «полуторной» железной кровати спали братья, а на второй, односпальной – бабушка. Однажды братья что-то не поделили, видимо, «бесячились», и на меня, спящую, упала толстая книга. С испугу я так заорала, что мама прибежала из кухни с мокрым полотенцем, вся дрожит, глаза навыкате… Наверно, она что-то кричала, но я помню только, что она с этим полотенцем «гонялась» за братьями по обеим комнатам. После этого мою раскладушку убрали, и я стала спать в зале на неразложенном диване (раскладывать его просто было некуда из-за тесноты).
Уже став взрослой, я поняла, какой мудрой была моя мамочка, как умела она правильно строить отношения с людьми. У папы характер был сильно надломлен войной, здоровье подорвано. Мама заботилась о нем, поддерживала. Часто отправляла в санатории, ущемляя материально и себя, и всех нас. Мы никогда не слышали от нее ни одного плохого слова о папе, ни одной жалобы на него, хотя повод для этого можно было найти. Наоборот, она всегда превозносила его в наших глазах. «Папа у вас очень умный и педагог от бога!» – повторяла она.
Каждый раз, когда готовила какой-нибудь доклад на партсобрание, она советовалась с папой и обязательно говорила, что его советы очень ценные. «Я бы сама так не додумалась написать! Как хорошо ты мне подсказал!»
У мамы было большое любящее сердце. Она согревала своим теплом не только нас – детей и папу. Она заботилась о младших сестре и братьях. После смерти дедушки в 1952 году только благодаря маме тетя Лида смогла получить высшее образование, дядя Антон поступил учиться в Высшее военно-морское училище имени Дзержинского в Ленинграде. Мама добилась места для брата Миши в Слуцком Доме инвалидов, потому что в нашей маленькой квартирке на 2-й Трудовой улице было очень тесно. Миша каждую неделю приходил к нам покушать домашней еды, что-то «рассказывал» о своей жизни – мы научились понимать его звуки! Все мои детские годы, которые я помню, мама безропотно ухаживала за вечно болеющей бабушкой…
Она была мамой всем, кто находился рядом.
***
Папа в моем представлении всегда обладал безусловным авторитетом. С ранних лет и до самой его смерти я обращалась к нему на «вы». Братья – нет, а я – только так. Пока мы жили в Селищах, папа бывал дома не часто: то в санатории лечился, то на экзаменационные сессии ездил (учился заочно), то по району «колесил» как зав. отделом культуры. В моей памяти с тех лет сохранился образ: высокий красавец… подтянутый, легкий, подвижный, веселый… пышные волосы зачесаны назад и точно посреди лба – круглая, выпуклая отметина (не знаю, что это было, потом она исчезла сама). Папа носил брюки-галифе, которые заправлялись в сапоги. Зимой у него были белые бурки с коричневыми полосками и каракулевая черная шапка-ушанка. Ездил папа на «Газике», сам за рулем. Когда собирался опять уезжать, мы обычно просили прокатиться с ним до околицы. Это была такая радость для нас!