Тильда, уперев полные руки в пухлые щеки, испытывала сейчас вполне объяснимую тоску, сходную с Леопольдовой, но не по каким-то там жалким цыпляткам, а по своему любимому блюду – фазанам. Изредка она кидала на меня такие душещипательные взгляды, что от этих щипков мне ужасно хотелось залезть в супницу и просидеть там до конца обеда.
Однако все эти мелкие печали были ничем по сравнению с тем, что обрушилось на нас в следующий момент. Матильда, уплетавшая третью порцию мяса по-франкски (еще одно любимое лакомство, для приготовления коего специально из Франкии были выписаны: специальный мясник, специальный повар и специальные франкские коровы) внезапно наклонила голову и прислушалась:
– Фто это фа вук? – спросила она с набитым мясом ртом. – Флыфыте?
– Ветер, – успокоила ее матушка, прихлебывая сок из громадного кубка. – Так воет только ветер.
– А еще волки, – добавил я.
– Средь бела дня, – кивнула Тильда. – Не смеши народ.
Леопольд, как по команде, хлюпнул в свой стакан.
– А еще, – не унимался я, – так воет наш старый слуга Никроскоп, когда у него забирают увеличивающие стекла, и пытаются из них сделать зажигатель для дров. А, Матильда?
– Я вот сейчас тебе такой зажигатель покажу, – пообещала, было, моя дорогая сестричка, но тут…
– Фаза-аны для ле-еди Ма… – начал объявлять слуга с блюдом в руках, возникший в проеме двери, как вдруг состроил весьма удивленную мину и полетел с ног. Фазаны шмякнулись на стол прямо передо мной – ну конечно! – окатив меня с ног до головы подливой и перьями. Матильда издала мощный крик. Но еще мощнее прозвучал вопль, который вырывался из глотки человека, сбившего с ног несчастного слугу и раскинувшегося сейчас на полу во фривольной позе.
Это был главный конюший – щуплый мужичонка с неожиданно луженой глоткой. До того, как стать конюшим, он исполнял обязанности главного овечьего, то бишь, чабана, и голос его, натренированный и зычный, мог соперничать с трубой глашатая (чьи обязанности он тоже исполнял в случаях болезни последнего, прекрасно обходясь безо всякой там трубы).
– Что за шум? – недовольно поинтересовалась матушка. – Ты испугал Матильду!
– Не говоря уже обо мне, – сквозь зубы заметил я.
– Горе! – крикнул конюший с пола. Со стоящих возле стены рыцарских доспехов звонко ахнулся шлем.
– Перестань вопить! – грохнула кулаком по столу матушка. – Докладывай!