Пергаментного цвета, обтянувшая череп кожа лица на глазах покрывалась трупными пятнами. Системы жизнеобеспечения не справлялись. Врачи потели, краснели и бледнели, когда аппаратура искусственного жизнеобеспечения констатировала звуковыми, цифровыми и графическими сигналами клиническую смерть. Одну за другой.
Несколько часов билась бригада. Главврач, грузный краснолицый мужчина средних лет, пыхтел как паровоз от волнения, и практически не отрывал мобильник от уха, отчитываясь родственникам больного за каждое телодвижение персонала. От унижения и беспомощности, он уже готов был начихать на всё и отдать команду «стоп». Врачи, улучая редкие моменты, понимающе подбадривали друг друга взглядом. Иногда кое-кто не выдерживал этой вакханалии над телом, практически трупом несчастного, и резкими немыми артикуляционными жестами, а то и руками делали коллегам сигналы, мол, «хватит!», «баста!».
Два реаниматолога – девушка и пожилой доктор с могучими волосатыми руками – в качестве делегации вышли в коридор к обессилевшему главврачу, расплывшемуся в кожаном кресле с мокрым платком в одной руке и севшим сотовым телефоном в другой…
–– Павел Семенович…
–– А! – будто отмахнувшись, не глядя на коллег, выдохнул тот.
–– Давайте кончать, все бессмысленно, Вы же понимаете…
Павел Семенович встал, автоматическим движением поднял с подбородка на рот мокрую от пота маску, что не имело никакого смысла, и вошел в палату. Будто убеждая себя последний раз в правильности уже принятого решения, посмотрел на лицо больного, перевел быстрый взгляд из-под густых взлохмаченных бровей на один дисплей, на другой… Встретился глазами почти с каждым из участников трехчасового марафона за ускользающей жизнью Homo vegetativus 15 и закрыл глаза. Зашуршали халаты, что-то щелкнуло… Когда глава больницы выходил в холл, за спиной раздался характерный протяжный высокий тон.
Павел Семёнович Брискин в конце 1986 года был заведующим отделением больницы и доцентом кафедры психиатрии С-ского медицинского института, когда в больницу поступил больной по фамилии Гритшин. Он описал его тогдашнее состояние: тяжелейшая депрессия, бред. Первоначальный диагноз «шизофрения» кочевал из карты в карту, однако дополнялся всякими «добавками»: апатоабулический синдром16, синдром Кандинского-Клерамбо