(1909–1917), как время кутежей и скандалов:
«Аперитив по утрам, цыгане и шампанское ночью, увлеченье оккультизмом и тому подобными несусветными вещами, и – o, mea culpa![14] – длинная череда муз и любовниц: актрис, модисток, разнообразных светских львиц сомнительного происхождения, аферисток-консуманщиц, наконец, просто публичных женщин, сосавших из нас скудные витальные соки. Мы жили сумасшедшей жизнью, захлебываясь нектаром и давясь лепестками роз. Творческий порыв сник, поэзия уступила место прихотям, Мельпомена, Терпсихора и Полигимния бежали, искусно уклоняясь от узловатых рук Бахуса и Приапа».
Тем не менее, Выборгский период является весьма примечательным в смысле окончательного определения литературных ориентаций кружка. 6 февраля 1916 г. идейным и эстетическим исканиям Моргенштерна и его соратников был решительно положен конец. В тот час, когда над крышами домов и заводскими трубами сгущались влажные петербургские сумерки, когда доктор Моргенштерн, предвкушая волшебную ночь интеллектуальных экзерсисов, разложил на рабочем столе наброски к монографии «Гносеологическая экспонента в декартовых координатах майевтических систем. Непредвзятая критика философии барона Унгерна», потомственные рабочие путиловского завода вступили в схватку с агентами охранки. Единственная пуля, выпущенная из случайно выстрелившего револьвера, угодила в окно кабинета Моргенштерна и раздробила стоявшую на столе яхонтовую чернильницу. Рукопись была полностью испорчена. «C’est déjà quelque chose[15], – подумал ученый, – сказано d’une clarté latine[16]: отныне только Унгерн».
К октябрю 1917 г. идеалистический туман, в котором находилось товарищество, мало-помалу рассеялся. Сначала тяготы военной жизни, а затем, страсти революционного лихолетья наложили отпечаток на судьбы членов «Табль-дот». В феврале пропал без вести Рой Рудольфус Антон Ромбоутс (ходили слухи, будто в день исчезновения его видели среди раздраженных солдат запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка). Ночью 26 октября во время вакханалии у Зимнего, как враг революции был арестован штабс-ротмистр Ипполит Волноногов. Проснувшись наутро совершенно трезвым (впервые за последние десять лет), он разоружил охрану и бежал[17]. Вечером того же дня состоялось экстренное собрание товарищества, на котором было принято решение о вынужденной эмиграции. Алоизий Моргенштерн, для которого русская земля не была родной, и Людвиг Яжборовский, носивший в своем сердце, как всякий поляк, смешанные чувства к Московии, роняли редкие, но крупные слезы. Волноногов причитал навзрыд. В хаосе поспешной эвакуации утерялась часть бесценных документов: блокноты, письма, дневники. Но спасать прошлое было поздно, la belle époque