Еще ничего не произошло, а у меня уже возникает смутное ощущение вины. Женщина, так свободно и доверчиво идущая сейчас впереди, слишком хрупкая, слишком утонченная для грубого секса, о котором я мечтал вчера ночью. Невозможно ее представить с бесстыдно задранными вверх голыми ногами, задыхающейся, стонущей от наслаждения среди смятых, влажных от пота, влажных от нее самой простыней. Не хочу этого представлять, но почему-то все же представляю. И слишком отчетливо. Теперь к ощущению вины за свои нечистые помыслы добавляется ни на кого не направленная нетерпеливая злость.
Ключом в замочную скважину она попадает лишь с третьей попытки. Кусок темной вязкой пустоты, прищемленный дверью, и внутри его жалобно всхлипнувшие колокольчики-ключи с глухим стуком падают под ноги. Преследовавшая нас тень, не успев проскользнуть, осталась на лестничной площадке.
Звук захлопнувшейся за спиной двери вызывает привычное беспокойство. Словно почувствовав это, сразу же, как только входим в квартиру, она прижимается ко мне раскрытыми губами, животом. И я проваливаюсь, тону в бесконечном, вздрагивающем поцелуе. Горячий язык раздвигает рот, подрагивает, осторожно и настойчиво касается кончика моего языка. Блуждающие пальцы везде – на лице, на шее, на груди. Проскальзывают в джинсы – кольца легко царапают подвздошье – и замирают, обхватывают, гладят раздувшийся и нетерпеливый орган моей страсти, в котором вдруг будто проросла новая тугая и гибкая кость.
Все могло произойти прямо здесь на полу, но мне удается протащить свое непослушное тело еще несколько шагов. Уже через минуту в спальне я, с трудом удерживая дыхание, поднимаю двумя руками, выворачиваю наизнанку у нее над головой подол. Кто-то иной, уверенный в себе и нерассуждающий, вселился в мое тело. И на меня уже внимания не обращает. Лиз отстраняется – я сама, – и мы, не сводя глаз друг с друга, начинаем освобождаться от мешающей одежды. Мелькают в сгустившейся темноте обнаженные плечи, сами собой соскальзывающие прозрачные колготки, белый лифчик, белые трусики, заряженные потрескивающим электричеством. После этого я уже не способен ничего видеть.
Вспышка света, низ живота сводит судорога, и немедленно за ней полная тьма. Горячая волна нетерпеливой нестерпимой нежности поднимает мое тело, и мы летим на постель. Я крепко обхватываю Лиз за спину, и она обнимает меня ногами. Скрип постели напоминает о гораздо более тяжелом теле, лежавшем тут на Лиз, и я на секунду останавливаюсь. (Никогда не видел Ричарда, но знаю, каким он должен быть.) Она делает короткое движение бедрами, и сразу забываю обо всем. Вхожу в нее, вторгаюсь внутрь ее влажного, выгнутого тела, которое неожиданно оказывается податливым, но сильным и требовательным. Теперь чувствую ее всю, чувствую каждым миллиметром кожи и уже не думаю о том, чтобы не сделать больно. Ни о чем не думаю. Просто плыву в узкой шлюпке резкими глухими толчками на самом гребне захлестнувшей горячей волны, прижимаясь к лежащей подо мной женщине. Замираю от острого наслаждения и снова, почти не двигаясь, плыву, плыву.