Дома все было хорошо, но с того времени многое изменилось. Роуд все чаще уходил из дома. Эмри, закруженная делами, иной раз не могла ничего рассказать нового; неизменно, как будто все остановилось на месте, и прекратилось дальнейшее движение. Они меня вырастили, воспитали и иногда, все же не хватает их маленького счастья, яркой искры, когда ещё они были совсем молоды.
Я упустил часть своей жизни, но стоила ли она того? Утром, вечно недовольный, просыпался от скрежета дверей, ибо моя очень чуткая семья не могла научиться тише и не придавала этому значения.
После ухода Дрэна, они долго приходили в себя и лишь теперь почти забыли.
– Сынок, ты почему не ешь?
– Мам, нет настроения. Я сыт.
– Верю с трудом, потому что ты только проснулся.
– Я серьезно.
– Понимаю, что тебе нужно мое согласие, но нет, не позволю тебе ходить весь день голодным.
– Ну, скажи, кому захочется кушать, когда на улице лето?
– Всем.
– Нет, не правда. Многим хочется на речку, гулять допоздна, ведь на улице так тепло.
– Это они такие, а ты другой. Садись за стол.
– Ну ма-а-ам…
– Давай ешь и потом гуляй, сколько хочешь; вечером, в семь, чтобы дома был.
– Зачем?
– Будем вещи собирать. Тебе с утра уже ехать!
– Куда?
– За город. Беги скорее на улицу.
Мне не осталось другого выхода, как послушать свою маму, съесть противную кашу и выйти на улицу. Дребезжащий солнечный свет разливался над нашим городом, и было по-настоящему тепло, уютно. Немного задумавшись, я не понял того, как дворняжка утащила у меня из под носа наушники, свисшие с кармана. Безобразие! Я немедленно пустился в погоню за Локи, который радостно вилял облезлым хвостом и бежал только вперёд. Девчонки и мальчишки смеялись, но не все: кто играл, кто-то с кем-то обсуждал интересные планы и невероятный успех песочной архитектуры – водные каналы, целое поселение маленьких домиков и кучки, похожие на людей.
Эта собака бежала слишком быстро, мне не догнать, тем более она скрылась в соседнем дворе. Туда мне нельзя. Останавливали невидимые сила и страх: там могли быть страшные и вредные дети, что старше меня на один – два года. Они такие противные, что их белые палки в зубах с дымом придавали им ещё большего отвращения. Их одежда, разговор – ничего не было похожего, даже близко относящегося к нормальному общению людей. Настолько было неприятно, что явная обида окутывала реальное понимание происходящего, а я даже не пытался это победить.