Это походило на любую другую невыполнимую работу – ты устаешь, хочешь все бросить, потом устаешь еще больше и забываешь все бросить, а минуты стоят на месте, в пределах одной минуты ты проживаешь целую вечность, ни надежды, ни выхода, в западне, отупение мешает все бросить, а если и бросишь, податься некуда.
– Малыш, я лишился жены. Какая это была чудесная женщина! Я только о ней и думаю. Нет ничего на свете лучше хорошей женщины.
– Ага.
– Эх, нам бы сейчас немного вина.
– Вина у нас нет. Придется обождать до вечера.
– Интересно, пропойц кто-нибудь понимает?
– Только другие пропойцы.
– Как по-твоему, эти занозы у нас в руках до сердца доползут?
– И не надейся. Нам всегда не везет. Появились двое индейцев и стали на нас смотреть. Они долго смотрели. Когда мы со старикашкой сели на шпалу перекурить, один из индейцев к нам подошел.
– Вы все делаете неправильно, – сказал он.
– В каком смысле? – спросил я.
– Вы работаете, когда в пустыне самая жара. А надо пораньше вставать и управляться с работой, пока еще прохладно.
– Ты прав, – сказал я, – спасибо.
Индеец был прав. Я решил, что мы должны пораньше вставать. Но нам это так и не удалось. Старикашку всегда слишком мутило после ночной попойки, и я ни разу не сумел поднять его вовремя.
– Еще пять минут, – говорил он, – всего пять минут.
Наконец в один прекрасный день силы покинули старика. Он не мог больше поднять ни одной шпалы. Он то и дело просил за это прощения.
– Все нормально, папаша.
Мы вернулись в палатку и стали ждать вечера. Папаша лежал и говорил. Говорил он только о своей бывшей жене. Я слушал истории о его бывшей жене весь день, до самого вечера. Потом заявился Бёркхарт.
– Боже мой, ребята, да вы сегодня почти ничего не сделали. Рассчитываете как сыр в масле кататься?
– Мы закончили, Бёркхарт, – сказал я, – ждем, когда нам заплатят.
– Я думаю, вам вовсе не стоит платить.
– Если ты вообще когда-нибудь думаешь, – сказал я, – ты заплатишь.
– Пожалуйста, мистер Бёркхарт, – сказал старикашка, – прошу вас, мы ведь чертовски упорно трудились, честное слово!
– Бёркхарт знает, как мы потрудились, – сказал я, – он считал штабеля, как и я.
– Семьдесят два штабеля, – сказал Бёркхарт.
– Девяносто штабелей, – сказал я.
– Семьдесят шесть, – сказал Бёркхарт.
– Девяносто, – сказал я.
– Восемьдесят, – сказал Бёркхарт.