Валентину так и подмывало задать ему прямой вопрос: «Что дальше?» Сказать: «Ты теперь тут за хозяина, за брата своего!» Однако порыв быстро прошёл.
Вскоре поспел и чайник. Валентина убрала тарелки в таз для грязной посуды, положила чайные пакетики в кружки и залила кипятком. Пока настаивалось, Варлам курил. В сумерках красный кончик его сигареты рдел злобно-красным цветом, точно звезда, предвещающая недоброе. Валентина чувствовала себя неловко, вертясь у плиты, охая и ругая себя мысленно за глупость, смотрела в окно и цыкала языком. Или вздыхала: ай-ай, что делается. Наконец, уже не могла остановиться, желая, скорее, досадить себе самой, чем деверю.
– Да сядь ты. Голова болит, – не выдержал её мельтешения Варлам. – Чего ты, в самом деле?
– Сама не знаю.
Она отвернулась, вынула пакетики из кружек, подвинула Варламу остатки печенья, на что в ответ он покачал головой. И от сахара он тоже отказался. Вцепившись в кружку обеими руками, начал пить короткими глотками. Валентина, глядя складки его кожи на лбу, почти слышала, как зло и гулко, словно пчелиный рой, летают его темные мысли. Варлам искал ответ, пробовал придумать выход из положения. Ладно бы речь шла о них двоих, но Виктор! Валентина не представляла, что теперь им делать с телом.
Новый порыв ветра хрястнул чем-то на крыше, а потом во двор упал продолговатый кусок шифера. Варлам посмотрел на потолок, затем в кухонное окно.
– Дело дрянь, – сказал он. – Заливать будет.
В его голосе была обреченность.
– Давай починим, – ответила Валентина, но деверь посмотрел на неё пустыми глазами. – На чердаке плёнка есть. Давно лежит. Мы с Витей парник хотели сделать, но руки не дошли. Можно дыру изнутри закрыть.
Варлам опять закурил.
– Да. Точно. Сейчас. Ещё покурю.
Валентина, сердитая, встала из-за стола, пошла в прихожую, отыскала под лавкой небольшой ящичек с инструментами: там лежали молоток и гвозди. Не дожидаясь, пока деверь докурит, шагнула к вертикальной лестнице, ведущей на чердак, поднялась, убрала крючок и толкнула крышку. Ветер бросил ей в лицо запах чердака, в котором до сих пор чувствовался неистребимый нафталин – от давно выброшенных вещей, «сокровищ» семьи, копившихся десятками лет. Валентина присмотрелась, чувствуя впереди какое-то неясное, тревожащее движение. Представились ей чужие люди, бродившие по сумеречному пространству, их недовольные злые лица и немые вопросы: «Для чего ты пришла? Зачем будишь призраков?»