Потом, когда мы почтовые квитанции пролистали, оказалось, что наш маршрут через Запорожье и Днепропетровск пролегает, так как Серега туда по двадцатке зачем-то кинул, поэтому в том году Кишинев с его Ёмбой был в пелвис послан. Выяснилось, между прочим, что Серега тоже в Тамань перевод кинул: сорок пять рублей, что означало, как нетрудно посчитать – ровно тридцать литров. Таким образом, на Тамани мы были вынуждены не меньше недели жить – Нина кричать да Джуманияза делать.
Но я отвлекся, в отступление ушел. Вот, входим мы на флэт к Ленхену, с мамой знакомимся. А мама на нас зорко, неприязненно смотрит: то на Серегу, то на меня. Сели кофе на кухне пить в маленьких чашечках, по чуть-чуть. А мама зорко, злобно все смотрит и смотрит на нас. И все больше почему-то на меня – еще более зорко и злобно, чем на Серегу.
Вышли мы на балкон, Беломор покурить, город сверху осмотрели, увидели неподалеку какую-то торговую точку, прикинули: гамазин это или простой магазин. В России гамазин от магазина легко отличить, даже по первому взгляду. А вот в Латвии пипл повсюду трезвяком ходит, даже вокруг гамазинов.
В Литве, в Вильнюсе, он попроще, более свой: там, как и у нас, все в пелвисе ходят. А в Латвии и Эстонии пипл все больше трезвый, смурной.
Вот, возвращаемся мы на кухню, и видим: обстановка изменилась. Теперь мама почему-то на нас улыбчиво, по-доброму смотрит. Причем, на меня она вообще не смотрит, а смотрит только на Серегу.
Оказывается, мама не знала, кто из нас он, и почему-то подозревала, что он – это я. Но, пока мы на балконе стояли и гамазин рассматривали (это был, как выяснилось, именно гамазин), Ленхен объяснила маме, что он – это Серега, а я – это просто Яша, и мама расцвела, потому что ей тоже Серега понравился гораздо больше, чем я.
И началась наша в Риге унылая рижская жизнь. Мама с Ленхеном нас по городу водят, высокие и стильные, и мы, тоже такие большие и стильные, трезвые, рядом с ними неплохо смотримся, ходим мимо гамазинов да пивняков, достопримечательности разглядываем: пусты и темны наши глаза. Ленхен-то всё понимает, время от времени толкает Серегу в бок, тихо шипя:
– Бальзам. Рижский глиняный бальзам.
И от этого в наших глазах легкие радостные искры мелькают. И тянет нас с такой радости в пивняк, сильно, неуправляемо тянет.