Важенка вертелась около зеркала в пиджаке.
– Дерконос, ты в первых рядах заходи, как раз ты выйдешь, я пойду, если все нормуль! Я к одиннадцати буду. Может, в начале двенадцатого. “Бомбы” никому, слышишь! Если кто-то попросит, пусть потом назад, отбери, чтобы целый комплект. Зря, что ли, писали?
– Ты мне уже плешь указаниями проела!
– А потому что ты молчишь! И как-то подозрительно киваешь с улыбочкой. Типа, я не писала, тебе не помогала? А ты отвечай – хорошо, Важенка! Сделаю, Важенка! Тебя дождусь. “Бомбы” не разбазарю.
Спали часа два всего. И это мука адова – подниматься после таких кратких снов. Слышишь будильник и там, в непролазной чаще пробуждения, всякий раз заново вспоминаешь: кто ты? где ты? Потом смотришь воспаленно на край одеяла и всерьез думаешь все бросить и уехать домой, к бабушке, к матери. Встаю. В голову залит чугун, отвратительно дует в умывалке, чужой черный волос на мыле, а колпачок зубной пасты упрыгал под толстую ржавую батарею, туда со стоном. Крепкий чай, сигарета, не проснулась, но идти могу.
Позавчера, замученные вконец, курили с Безруковой на лестничной площадке между первым этажом и подвалом, прижимаясь острыми лопатками к теплому радиатору – ребрышки к ребрам, левый бок, потом правее. Грелись. Одурело и молча смотрели перед собой. Мимо скользили в душевую тени девушек в теплых халатах с пакетиками, в пакетиках банное – женский день, стало быть. Из душа уже не тени – вполне прорисованные, разомлевшие, подросшие на махровый тюрбан.
Сверху, где-то на кончике взгляда, между маршами качался на длинном волосе целый волосяной клок. Важенка даже представила, как, выдрав из расчески, его покрошили пальчиками в лестничный пролет – лети, лети, лепесток. Зацепился за что-то, не долетел.
Важенка ткнула сигаретой в этот клок:
– Смогла бы его съесть за все зачеты? Вот съешь, и через минуту все, полная зачетка!
Безрукову передернуло. Бе-е-е! Важенка улыбалась, стряхивая пепел.
Однако секунд через пятнадцать Безрукова выступила с уточнениями условий. Давай за зачеты и все экзамены?
Хохотали до самой комнаты. Громко, безудержно, чтобы хоть немного облегчить свалившуюся ношу, поддержать, растормошить друг друга. Еще, конечно, потому что все смотрят, оборачиваются.
– Смотри, я бы сначала его прокипятила хорошенько, потом томатную пасту. Много. Ну, проглотила бы как-нибудь, ничего.