Григорий: Я не согласен с самого начала. Даже не услышанное оскорбление остается оскорблением, потому что мы ходим не перед людьми, а перед Богом. Грех тут в личной чёрствости, из которой произрастает оскорбление. Ты согрешил против любви. Я бы на твоём месте попросил у Кости прощения.
Михаил: Ты настаиваешь на путешествии в Архангельск?
Григорий: Я бы поехал.
Василий: Не знаю. Денег нет. Да и далеко.
Михаил: Про хождение перед Богом я согласен.
Михаил присел возле меня на корточки.
Михаил: Костя, прости меня.
Я откашлялся и сказал:
– Прощаю. Едем в Архангельск?
Михаил упал на пятую точку. Григорий вскрикнул. Василий окаменел. Его я так и не сумел убедить в том, что мой прорезавшийся голос – не Божье чудо, а прерванный обет молчания.
На следующий день мы вчетвером отправились в Архангельск. Путешествие заняло у нас почти месяц. В основном мы шли пешком, изредка проезжая автостопом. Четверо мужчин в черных рясах, бредущих с палками по обочине, мало привлекали водителей. Только один дальнобойщик вёз нас довольно долго. В дороге все мы взяли обет десяти слов в сутки, чтобы осознать их ценность и научиться видеть душой. К концу путешествия нас уже не сильно волновала его цель. Мы поняли, что молча доверять Богу в тех случаях, когда, с точки зрения мира, исправить ничего нельзя и при этом делать то, что желаешь духом, пусть это и кажется людям безумием, – и есть вера, а вычерпывание языком своих экзистенциальных глубин в равнодушный космос – и есть неверие.
В Архангельске мы разузнали, что девочку-собаку поместили в психиатрическую больницу. После недолгих уговоров главврач впустил нас к ней. Она была не агрессивной и ластилась, как лабрадор-щеночек. Мы помолились за неё и накормили конфетами, потому что она уже их ела. По-моему, я разглядел человеческие искорки в ее глазах. Назад мы ушли втроём. Василий остался в архангельском монастыре, чтобы навещать девочку-собаку по выходным. Девочку зовут Настей. Она как-то сразу привязалась к Василию и даже не хотела его отпускать. Василий мечтает когда-нибудь удочерить её, «потому что ей нужна нежность». Григорий говорит, что любовь – это и есть нежность. Не знаю. Михаил и Григорий вернулись в монастырь, а я пошёл домой, чтобы пожить иначе.
Виктор Амазник, человек чёрствой души и беспредельного духа, уважал в жизни три вещи: по лесу с утра километров десять пробежать, распорядок дня и море. Распорядок у Виктора был жёсткий: в семь – подъём, пробежка, в девять – завтрак. Потом чтение книг, в основном, документально-исторических, турник, обед, сон послеобеденный. В четверг вечером Оля-Света-Марина из клуба, перетрах спортивный, изгнание, здоровый сон. Работал Виктор в элитном стрип-клубе начальником охраны по ночам пятниц и суббот. Получал по пермским меркам неплохо – пятьдесят тысяч рублей. Плюс – ни ребёнка, ни котёнка, квартира от бабки досталась, да и сам он был прижимист и стоек.