– Один я хочу побыть, Первуша. Услышу бабьи голоса, стороной обойду.
– Будь по-твоему, – согласился старец.
Одежда нашлась новехонькая. Порты синие, рубашка белая, ворот красными зверьми расшит. Хвостатые звери, гривастые, с когтями. Поясок крученый, красный, с кистями.
– Ножки-то в лапоточки придется обуть, – сказал Первуша, озабоченно посмеиваясь.
Помог онучи намотать. Лапти дал разношенные, чтоб не томили ногу.
Прошелся Василий Иванович по горнице, изумился:
– Легко-то как! Хоть по облакам скачи.
– Лапти обувь мудрая, – сказал Частоступ. – В такой обувке далеко можно уйти.
– Больно ли далеко ушел русский лапотник?
– Василий Иванович, далеко ли – близко, умом долго раскидывать не надобно. До Христа дошел русский мужик. В работниках у Христа. До самого неба. Куда ж дальше?
– Как ты повернул! – удивился князь. – Я все к Агию ездил, его науку постигал, а мне с тобой надо больше говорить.
– Погуляй, князь, по весеннему лесу. Мой весенний лес по сю пору шумит в голове. Сладкое время, князь. Тебе бы еще березового сока попить, да уж поздно. Приезжай в другой раз пораньше. У наших берез сок медовый. Право слово!
– Ну, пошел я! – перекрестился князь на дорожку.
– Ты суму возьми! – спохватился Первуша.
– Да зачем?
– Я тебе сотового меда положил. Пару яблочек. Пирогов с осетринкой. Мало ли кого угостить придется. Да ведь и сам проголодаешься. Нож не забудь. Вырежь палку себе на память. Вот еще сулея с медом.
– Зачем мне, мужику, боярское питье?
– Ничего! Неделя нынче особая. Крестьяне в праздники тоже себя побаловать любят.
По жердочкам перешел Василий Иванович ручей, и берегом пошел вверх по течению, подальше от починка, чтоб не встретить девушек, завивающих березы.
Встала вдруг жена перед глазами, вся в жемчугах, нарумяненная, набеленная. Царица зимы. Любила жемчуг, а жемчуг – к слезам.
Постоял над ручьем, умылся. Сел на коряжку. Удобная коряжка. Солнце ласковое, вода, как младенец, гулькает. И почувствовал обруч на лбу. Схватился рукой – корона! Тяжеленная, хуже лосиных рогов, виски давит, голова аж потрескивает. Двумя руками схватился, чтобы скинуть, – приросла. Испугался. Вскочил, забегал по берегу ручья, а вместо ручья – стена белокаменная. Вдруг ветерком повеяло, одуванчик облетел. Пушинка корону задела, корона и покатилась с головы, загремела. Опять испугался. Да так, что глаза открыл. Ручей через камень попрыгивает, погулькивает…