Подняла взгляд, нервно выдохнула.
– Что-то ты… кхм, не очень хорошо выглядишь, – аккуратно
подобрала слова Ната.
Напротив стола, где расположилась девушка вроде как на завтрак,
стоял Азат. Да в гроб и то краше кладут! Неужели у них опять был
бой? Вчера она с работы пришла уставшая на автопилоте и по сторонам
не смотрела, не обратила внимания, были ли соседи дома.
– Наверное, чувствуешь себя не лучше? – добавила она, нервно
сглотнув.
Чувствуешь… Вот уж точно у него должна быть полная гамма
ощущений, и не из приятных. И стоит ли работа таких вот мучений?
Интересно, на обезболивающее Вик хоть потратился или опять
сэкономил на своём модификанте?
Мужчина перевел на девушку глаза и осторожно опустился за стол.
И где его прошлая пластичность? Видать, ему совсем нехорошо.
Азат просто сидел, положив массивные руки на стол и глядя в
стенку, и даже не торопился как обычно получить свою кормежку.
Поскольку был он опять без майки, то над столом девушка могла
прекрасно рассмотреть огромные синюшные пятна на его обнаженной
груди и пару длинных кривых порезов, просто прихваченных поверх
какими-то стежками или скобками. Остальные части широкого торса
были закрыты полотнами медицинских наклеек. Под ними, наверное,
ситуация еще хуже. Аппетит, не успев прийти с утра после недосыпа,
махнул рукой и окончательно пропал с горизонта Наты.
Она пододвинула мужчине свой так и не тронутый завтрак –
запечатанные упаковки с запеканкой и кофе.
– Совсем плохо, да?
Мужчина, мазнув взглядом по еде, хрипло выдал:
– Что это, жалость к модификанту?
– Сочувствие к знакомому человеку, – пожала плечами девушка,
опуская голову и листая файлы на своем планшете.
Ей было почему-то неловко. Хотя ее вины абсолютно нет в том, что
партнер Вик «приобрел себе игрушку» и теперь выставляет в какие
попало бои против монстров живого человека. Вернее, Азат сам сдался
в подобную аренду – быть гладиатором. Он же знал, что его ждет? И
чем она может ему теперь помочь? И как, если она до сих пор не
постигла тонкостей местных взаимоотношений. Да и жалеть
здоровенного взрослого мужика, у которого своя голова на плечах, –
последнее дело.
– Сочувствие? К человеку? – эхом отозвался собеседник. Хмыкнул
как-то горько. – Уверена?
– В чем? – подняла Ната голову. – Что это сочувствие?
Ну, жалость, сочувствие, сострадание – слишком зыбкие между ними
грани, как не ошибиться? Не эксперт она в философских терминах, а в
жизни слишком легко одно понятие спутать или подменить другим.