Было около трех часов пополудни. Обычно я выгуливал Боба два раза в день, утром и вечером, как и большинство собачников. Но поскольку по роду деятельности (я свободный журналист) имел возможность самостоятельно распоряжаться своим временем, то порой позволял своему питомцу увидеть свет трижды за день, то есть, помимо утреннего и вечернего моциона, выходить еще и на послеобеденную прогулку. Что, собственно, и произошло в тот раз.
Я с удовольствием вдыхал чистый, уже почти лишенный запахов холодный воздух. Боб, задрав лапу, метил очередное дерево. Причем, делал это уже почти минуту, пытаясь выдавить из себя хоть каплю.
– Добрый день! – послышалось сзади.
Я обернулся. Передо мной стоял маленький толстенький человек в сером плаще. Он приподнял над лысеющей головой шляпу, такую несуразную в нынешнее время, и широко улыбнулся. Другой рукой он держал на поводке взволнованно переминающегося с ноги на ногу карликового пинчера. Мой Боб, конечно, не волкодав, но мужчина с такой миниатюрной собачкой смотрелся весьма комично.
– Вы не будете против, если мы присоединимся к вашей компании? Сегодня в парке почти никого нет, даже поговорить не с кем, а я, знаете ли, весьма охоч до общения. Да и Джульетте, – он кивнул на свою собачку, – будет веселее. О! Ну, конечно, если только я не стану помехой в вашем стремлении к одиночеству под сенью этого великолепного парка. Я отлично понимаю. Сам, знаете ли, частенько нуждаюсь в уединении, в особенности когда находит вдохновение, сотни мыслей роятся в голове и требуют порядка. В такие минуты я бегу от городской суеты, добровольно становлюсь отшельником и живу исключительно внутренним миром. Даже есть порой забываю. Я уж не говорю про женщин. – Он тихонько захихикал, прикрывая рот рукой в черной вязаной перчатке, глаза его сузились, и своим пухлым скуластым лицом он стал походить на китайца.
Через некоторое время он отнял руку ото рта и вопросительно посмотрел на меня. Глаза из щелочек превратились в две маленькие коричневые пуговки, а взъерошенные брови слегка вздернулись. Я рассеянно смотрел на его маленький, кнопочкой, порозовевший на холоде нос и тонкие губы, застывшие в полуусмешке, и наконец спросил:
– Вы писатель?
– Почему писатель? – Он удивленно захлопал ресницами.
– Или музыкант?
– С чего вы так решили?