В лжеучении Толстого
есть над чем всплакнуть,
от Козельска до Белёва
коротая путь
с тенью оптинского бора,
где одно в одно:
ребятни патлатой свора,
ругань да вино.
Ужас вместо русской чести
побелил кулак —
только вспомнил шелест жести,
храмин сбитый праг
и ломоть, подобный глине,
из которой плоть…
Сколько зла в своей святыне
попустил Господь!
Наметало кленовых стожков
с веток, свищущих, как кнутовища.
Коля Воронов. Регент Машков.
По соседству кресты и жилища.
С благовестом милеет лицо
за оградой юродки счастливой.
В стороне заросло озерцо
камышами с каурою гривой.
…Перелётная утка крылом
расплескала осеннюю старку.
Но когда б я сидел за столом,
мне хватило б на целую чарку,
что наполнена по ободок
на расшитом крестом полотенце…
Я бы, выпив её за глоток,
помянул старика и младенца!
Каурым перелеском сшитое,
жнивьём ершащееся поле.
Знать, подмосковье самовитое
печётся о своём престоле.
Покров с надвратными иконами
зарю встречает властным звоном,
плывущим над погостом с клёнами,
и мне б хотелось на котором
однажды лечь под свежей пахотой,
пока её не смёрзлась проба,
чтобы у паперти распахнутой
стояла твёрдо крышка гроба.
…Но идущим путями скользкими
невместно и мечтать об этом.
Не стоит кладбища Никольского
не брезгающий белым светом.
За верную измену родине
взамен широких листьев с веток
ему махровых черносотенных
на крест навешают виньеток.
14 октября