Молчание, только неровное хриплое дыхание никудышного отца нарушает тишину.
Марк слегка повысил голос:
– Так вот, Валентин, знай, люди разные бывают, одни слабенькие, а другие с таким стержнем рождаются – не согнуть. Если на человека давить каждый день, как ты на своего ребенка, одни ломаются, а другие, как Димка твой, только крепче становятся, но и злее, жестче, вот в чем проблема – ты уродуешь его личность. Хочешь, расскажу, как жизнь твоя повернется в будущем, один из двух вариантов?
– М-м…
– Ну, слушай, – парнишка поймал взгляд совершенно протрезвевшего мужчины. – Сначала он тебя боялся, как зверя, потом, когда подрос и увидел твое отношение к матери – стал ненавидеть, люто, до одури, но научился скрывать это. Единственное, что сейчас держит Дмитрия в рамках (хоть и с трудом), это осознание того, что ты, какой-никакой, но отец, что вы все еще почти семья (для него это слово много значит). Но это временно. Через пару лет, когда он созреет ментально, почувствует в себе зародыш мужского начала, в его сердце родится третье чувство к тебе – презрение, как к клопу-паразиту, который каждый день сосет жизни самых близких людей, разрушает их. А за презрением придет отторжение, неприятие. Вот это будет конец, точнее – приговор.
– Ч-чего? – голос папаши был еле слышен.
– Того! – Глаза эмиссара вдруг вспыхнули яркой лазурью. Двадцать шестого ноября, в четырнадцатый день рождения сына, ты в очередной раз притащишься домой на бровях, с теми же придирками, наездами, оплеухами, как обычно, не замечая, что все изменилось. Вот тогда он и убьет тебя.
Валет выпучил глаза, челюсть отвисла, только небритое адамово яблоко ходило ходуном.
Юноша безжалостно продолжал:
– И вот что поразительно, Валек. Это не будет случайная бытовуха. Нет, заранее зная, в какое чудовище ты превратишься в этот день, он все холодно спланирует, рассчитает и избавит-таки семью от демона. Точка. Внешне все будет обставлено, как случайность, поверь, у парнишки хватит ума на это. Полиция поверит – кому же охота копаться в грязных мелочах? Дело закроют мгновенно. Если тебе станет легче, скажу – вдвоем они заживут гораздо лучше. Счастливы не будут, конечно (при таком-то багаже памяти), но свет увидят.
Долгая пауза. Минута, не меньше. И вдруг тихий полустон из горла домашнего изверга: