А, вот, два других визита отложились в памяти добром. В Гурзуфе мы побродили по узким, кривым улочкам, под острым углом идущим от побережья вверх. Мы ходили и дивились местным саклям, вырубленным в скальных монолитах. Если не изменяет память, на паре дверей мы даже видели мемориальные таблички на тему кратковременного пребывания здесь писателей Чехова и Короленко.
Никитский ботанический сад запомнился простотой доступа, отсутствием навязчивого сервиса, возможностью бродить, где угодно и сколько угодно, отличной погодой и благоуханием целых морей тропической и субтропической флоры. А ещё мы с приятелем едва не угодили в кино: нас ангажировали на роль «праздной публики, совершающей вечерний променад». Как раз, в это время здесь снимался фильм «Белый пудель» по рассказу А. Куприна, и ассистенты режиссёра «отлавливали подходящий материал». Мы подошли фактурой, но не пропиской: материал требовался исключительно местный. В итоге, «плакали» наши пять рублей за день съёмок.
На следующий день мы «заправились» с утра пораньше, и «пошли другим путём» – в направлении Алупки. По дороге заглянули в Мисхор, оперативно ужаснулись… и скоренько загрузились обратно в «Комету». «Ласточкино гнездо» привлекало обещанной возможностью отведать наверху хороших вин и коньяков, но крутизна и длина подъёма напрочь отбивали всякое желание, заставляя вспомнить народную мудрость про овчинку, которая не стоит выделки.
Уже через полчаса пребывания в Алупке мы поняли: наше! «От добра добра не ищут», тем паче, что за Воронцовским дворцом мы нашли затерянный в зарослях спуск к дикому пляжу, на котором к моменту нашего появления отдыхало всего две семейные пары. Поначалу нам вряд ли обрадовались, но когда мы появились на следующее утро, то по дружелюбным улыбкам поняли, что «зачислены в ряды аборигенов».
Борьба «за место под солнцем» того стоила: местечко оказалось совершенно диким, с узким пляжем, начинавшимся сразу же за обрывистым спуском с горы. Сам пляж был «смешанного состава»: привычный галечник соседствовал с полосками кварцевого песка. Разделённые сотней метров скалы выступали в море так, что образовывали уютную лагуну со стоячей водой, отсутствующими волнами и поросшими мхом валунами в десяти-двадцати метрах от берега. В отличие от соседних «открытых вод» здешнее море прогревалось едва ли не до состояния парного молока.