Только в дождливые дни дети собирались все вместе, и тогда устраивались совсем особые игры. Для развлечения детей призывались взрослые девушки из горничных, так как ребятишек бабушка в дом пускать не позволяла.
– Еще грязи нанесут, да поломают что… На улице сколько угодно их муштруй, а уж в комнаты не пущу! – отвечала она на приставания Гриши.
В один из таких дней с Женей приключилось неприятное происшествие, после которого она совсем отошла от брата и подчинявшейся ему во всем Нади. Девочка стала после этого еще более одинока.
Глава IV
Портрет императора
– Бабушка, нам скучно! Прикажите девкам с нами поиграть! – приставал в дождливый день Гриша к бабушке.
– Подожди, вот как смеркнется, так и велю к вам пялечниц[4] отрядить.
– Бабушка, да скоро ли стемнеется?.. Мне до смерти скучно, – ныл Гриша.
И властная старуха, никому никогда не уступавшая, говорившая «ты» и архиереям, и губернаторам, не могла устоять против приставаний любимого внука.
– Ну, ладно уж, баловник, иди, зови.
– А скольких позвать? – спрашивала Надя.
– Ну, Машку, Аришку.
– И Кальку, бабушка, с ней всего веселее.
– Самую-то лучшую вышивальщицу? Ни за что, ни за что.
– Мне, бабушка, без Кальки скучно!
– А мне без Аришки, – заявляла Надя, и, добившись нехотя данного разрешения, дети неслись с хохотом и шумом в девичью.
– А ты что же, Женюшка? – спрашивала бабушка у Жени. – Иди, мать моя, выбирай и себе подружку. Иди, иди… Нечего книжками глаза портить. – Совсем она какая-то неживая. И на ребенка не похожа, – прибавляла бабушка, когда Женя неохотно следовала за детьми.
А в девичьей Гриша и Надя вытаскивали пялечниц из-за пялец, причем многие из них ворчали.
– Вот теперь играй, а потом выговор будет, почему мало нашили… Уроки надбавлять станут!
Калька, настоящее имя которой было Аскитрея (у бабушки была слабость давать дворне необыкновенные имена и еще необыкновеннее их сокращать), худенькая девушка лет 25, цыганского типа, не ворчала. Она знала, что ее работой дорожат и даром бранить не станут, и была радехонька разогнуть спину после целого дня сидения за пяльцами.
Играть отправились в залу. Это была огромная комната в два света[5], с белыми стульями по стенам, старинным роялем и тусклыми зеркалами в простенках. У каждого зеркала стоял столик на тоненьких ножках, а на нем или канделябры, или часы, или ваза – вообще, что следовало по тогдашней моде.