Словом, именно в этом исполнении зазвучали(!) странные перфекционные сложносочиненные весьма прогрессивные и смелые идеи настырного малолетнего композитора. Именно этот голос, казалось, сможет достучаться до каждого, потому что ЛЮБОЙ споет так-же! Эффект Шатунова, которого в ту пору в Англии не могли знать.
Шон не ошибся. Этот голос попадал в каждого, и находил отклик в душах. Эта чуть инфантильная обманчиво-примитивная/обманчиво-искусная манера копировалась повсеместно. Нежданный лидер группы стал вдруг голосом и архетипом поколения, 10-летия, целой переломной во всех смыслах эпохи. Ошибся Шон в другом: этот голос оказался на столько въедливым и узнаваемым, что его вряд ли кому-то удалось повторить. Хотя по сей день продолжает казаться, что так – споет каждый.
Нанятые педагоги помогли Райсу раскрепоститься, и немного раскачать звучание. Они лишь успевали удивляться, как он быстро все это схватывает. Как бодро «вытягивает» с таким надрывом целые концерты, и как предельно точно исполняет «в минус-фонограмму» самые ответственные съемки с живым звуком. Ни нежный возраст, ни нервы, ни неопытность, ни критика в прессе не могли сбить его с взятого курса. «Его сам черт не берет!» – удивлялись ему за спиной помощники и педагоги… Простуженный, напуганный, расстроенный, не готовый, а потом и под воздействиями, он ни разу не забыл слов и не сорвал голоса! Просто живой магнитофон! За кулисами он мог быть капризен, нестабилен, ленив, упрям, неуправляем… Но на сцене это был машшшиина! Ровно поющий 2 часа вприпрыжку! Самородок!
Его звучание все еще было далеко до привычной музыкантам и профессионалам выхолощенной качественности,
но оно было цепляющим, а этого оказалось достаточно для популярности небывалых масштабов, и выгод в платиновых исчислениях. Упорно игнорируя любую критику, взятые Шоном пареньки осуществляли вместе самые смелые и прогрессивные идеи, заметно опережающие время. Композитор – упахивался в студии, пока его ни увозила скорая. А Райс – просто… Сиял.
И куролесил, впоймав свою волну, когда ему все давалось все так легко и играючи, словно б компенсируя сполна выстраданную неудачливость и незаметность его детства. И он – брал от жизни все, кушал ее «большой ложкой». Разгонялся до предельных скоростей. Он довольно быстро усвоил, что он – удачлив, ведь он оживает даже после остановок дыхания от передозировок, что жизнь – простая штука, и ему многое может проститься. Потому что его – не заменить.