Пауль вырвался из рук приятеля и ловко вырвал хлыст из рук Мэри, параллельно ударив её ногой. Мэри обернулась вокруг в поисках предмета, который можно было швырнуть в Пауля, но её опередили ворвавшиеся в комнату Иоганн и Тимофей.
– Вышвырните его! – приказала Мэри. Сначала по-русски, потом по-немецки.
Слуги выволокли яростно сопротивлявшегося Пауля из дома. Затем вышел Розенхайм, коротко сказав, что извиняется за поведение друга. Ни Мэри, ни Флора на эти извинения не ответили.
Мэри упала на колени перед креслом Флоры.
– Матушка, как Вы? – спросила она участливо.
– Не умерла, – усмехнулась мужественная женщина.
– Что случилось?
– Пришёл требовать у меня деньги. Говорил, что я его ограбила.
– Вы могли бы дать ему деньги один раз в обмен на отказ от дальнейших претензий.
– Он никогда не откажется от претензий. Такой уж характер: считает, что все вокруг обязаны ему угождать – он же мужчина, да ещё и красавец!
– Может, Вам лечь отдохнуть?
– Я не устала. Не волнуйся, девочка.
Мэри встала. Сочувствие к свекрови, сознание собственного унижения и ненависть к самцам, которым принадлежит весь мир, накрыли её тёмной волной ярости. Когда Матвеев взял её за руку, она инстинктивно вскрикнула и выдернула руку; в этот момент все мужчины были ей противны.
– Что происходит? – мягко спросил он. – Я не понимаю вашего языка.
Чтобы не заставлять свекровь снова переживать происшедшее, Мэри вывела гостя во двор и коротко объяснила. Внезапно ей пришла мысль: он не знает их языка, но глазам переводчик не нужен; видел всё то же, что и она сама, однако не вмешался, не заступился ни за матушку Флору, ни за неё. А почему, собственно, он должен за неё заступаться? Потому, что один раз целовался с ней? Мужская солидарность важнее.
Собеседник выслушал её, не высказывая никаких чувств и никак не комментируя рассказ.
– А этот священник зачем приходил?
– Не знаю. Может, хотел присмотреть за поведением Пауля – он вроде хороший человек, это я о пасторе, может, наоборот – надеялся подействовать на матушку Флору своим авторитетом святого отца. Очень глупо, если так, потому что мы другой веры – что нам этот протестант?
– То есть он не вашей веры?
– Нет, конечно. Мы католики.
И тут на лице Матвеева появились недоверие и ужас.
– Вы католики? А я думал – лютеране.
– Нет, – ответила Мэри и раздражённо подумала: а это-то тут причём? Какая ему разница?