В галерее Аид говорил «не смотри», и я бы не смотрела, если бы была человеком. Потому что тогда бы вид его вспыхнувших белым глаз, сжатый в полосу рот и выражение лица, сделавшееся каменным, преследовали бы меня по ночам.
Я уже давно не Леа, Нова, но все равно запомнила, как некогда живой Догу Серкан – лысый мужчина преклонных лет – стал вдруг неживым, блеклым и пластиковым, как осыпалось мятой крошкой под одеждой его сухощавое тело. Фильм ужасов, если без предупреждения.
– А как насчет других миров?
– Другие миры сами решат, нужен ли им такой… гость, – пространный ответ человека, понимающего то, о чем говорит.
Да, это было жестко. Бескомпромиссно, но в то же время красиво, точно и быстро. Когда про Санару говорили «беспощаден» – не обманывали и даже не преувеличивали. Этим вечером я впервые созерцала «машину для кары» в действии – ее сложные, почти непостижимые механизмы, перекраивающие чужую судьбу, как заточенные лезвия портновских ножниц.
– Его тело…
– Его тело более не принадлежало душе и потому мгновенно истлело.
– Ты часто?..
– Нечасто.
Судья предвосхищал мои вопросы заранее. Он в очередной раз впечатлил меня этим вечером, но испытывал сейчас прогорклое чувство, потому что не был уверен, что впечатление это приятное.
– Я напугал тебя?
Он меня не напугал. Когда взрывается вулкан, это красиво и страшно, это зрелище на всю жизнь – оно тянет и отталкивает, оно помнится.
– Меня очень сложно… такую… напугать. Я умею все принимать.
Он хотел мне верить, но ему было сложно. Теперь, после нашего второго поцелуя, после того, как Санара, пусть всего на несколько секунд, позволил себе «смешаться» со мной, я чувствовала его почти так же хорошо, как себя. Тонко, точно, трепетно. Ощущала его раздражение на самого себя за то, что дал волю чувствам, прошедший по его сознанию тенью испуг – а что, если бы навредил? Он жил с собственной тьмой из года в год, пытался с ней ладить, но не поладил, силился постичь, но так и не постиг. И никогда ее в себе не принимал, скорее, отторгал, жил как пациент с антагонистичным имплантом. Боялся того, что если спустит себя с поводка, если отпустит контроль, то эта самая тьма вольется в меня вместе с другими его чувствами, примется рыскать изнутри в поисках греха, искать, за что наказать. Возможно, казнить.