– Меняешься? Занятно… И верный тому признак – стремление примириться со мной. Я рад.
От наблюдателя, отвечающего за добро, исходили искренность и спокойствие. Замолчали в раздумье. Толпа путников заметно поредела к рассвету, продолжая ровным потоком вливаться в распахнутые врата покоя за покатым краем холма.
– Взгляни туда, – указал один из наблюдателей в сторону молодого, красивого, полного сил путника, всматривавшегося в каждый камень, в каждую складочку рельефа. По его сосредоточенному виду было ясно, что он не намерен переступить отчётливо обозначенную черту у врат покоя. – Что он пытается отыскать?
– А, этот бедолага? Он вдоволь отхлебнул от чаши, впитал и приумножил знание. Он обрёл кристалл единения, а сейчас, верно, ищет камень ожидания близких.
– Вот уж не думал, что ты сохранишь этот обычай. Представляешь, как путники будут толпиться здесь.
– Опять ирония? Такого не случится. Ждать тяжело и дано редким счастливцам. Путники, едва шагнув за черту, забывают всех, кто остался за их спиной. Обретших кристалл и совпавших душами там так мало, что я уже давненько что-то никого не видел на этом камне.
– Пожалуй, ты прав, – сказал в раздумье наблюдатель, отвечающий за зло. – Камень так зарос, что его трудно отыскать, но этому путнику, смотри, удалось. Пусть сидит. Знаешь, он даже оживил пейзаж. Уже не так уныло. И какие светлые мысли…
– Оставь! Не стоит читать мысли путников без особой надобности, – поморщился тот из наблюдателей, кто отвечал за добро. – Я гуманен, а жизнь всех путников конечна. Пусть ждёт. Когда-нибудь дождётся…
Солнце залило ярким светом долину, и оба наблюдателя, сбросив плащи и продолжая свой ни к чему не обязывающий вечный диалог, направились к дому за дальним холмом, не оглядываясь на путников, бредущих за их спинами. Наблюдатели путникам в сущности совсем не нужны. Порядок никому не позволит свернуть с начертанной для каждого из них тропы.
Пусть зимней стужей будет этот час,
Чтобы весна теплей пригрела нас!
В. Шекспир[1], сонет 56
Маша сидела неподвижно. Унылая лекция плыла где-то мимо её отрешённого сознания сквозь душное пространство аудитории, поверх голов скучающих сокурсников, обтекая дробный шорох сплетен Нэлки с Иркой за её спиной, и окончательно скатывалась с бритого затылка Витьки Прудникова – воинствующего придурка, свихнувшегося на националистическом навозе.