Теория рационального поведения позволяет понимать церковь как экономическую общность – общность, которая извлекала выгоду из увеличивающейся секуляризации европейского общества, но осознавала, что наука, технология и гуманизм, в конечном итоге, ослабят вид и форму продукта, который продавала церковь. Если «вера в Христа и христианские принципы» была бы главным вопросом, было бы трудно объяснить, как церковные чиновники могли оплачивать войну против других наций (крестовые походы) или других христиан (религиозные войны против протестантов), в гораздо меньшей степени против прочих католиков (конфликты с восточной православной христианской церковью). Более того, возникновение яростной цензуры всех разновидностей в шестнадцатом и более ранних веках также трудно разумно объяснить (напр. преследование Галилео, убеждённого католика), разве только в экономическом контексте, то есть, в контексте монополии, доминирования на рынке и доходности церкви. Экономисты, объективно рассматривающие эти политики и доктрины, видят их как примеры монопольного поведения и всего, что влечёт за собой эта модель экономической организации. Экономические анализы исторических трансформаций приближаются к предмету институционального поведения на одном из двух оснований: общественный интерес или частный интерес. Если религиозные организации, в этом случае, средневековая церковь, действовала бы единственно только исходя из интересов общества, они вели бы себя как «хорошее государство» – такое, которое обеспечивает правоверного информацией, духовными благами и общественными благами при конкурентных ценах (т. е., маргинальные издержки). Экономическое исследование поведения средневековой церкви не поддерживает этого мнения или поддерживает его в очень небольшой степени.
Протестантство было другой трансформирующей силой средневековой эры. Оно возникло – в значительной степени, в северной Европе и Англии – главным образом, как ответ на оппортунистические практики официальной церкви. Чистым результатом было ослабление влияния римской католической версии христианства в Европе. Некоторые великие учёные прошлого черпали силу в новой вере, которая стимулировала и поощряла подъём капитализма (напр., Макс Вебер). Сторонники этого мнения утверждали, что атака католической церкви на чрезмерное «зарабатывание денег» (древняя идея, как мы видели в настоящей главе), на науку и на свободомыслие замедлило развитие либерального капитализма в том виде, в котором он был воспринят Адамом Смитом и классическими писателями. Их мнение далеко не универсальное. Другие писатели выдвинули обоснованный довод о том, что католическая церковь, несмотря на свою догму и доминирование на рынке, поощряли экономическое развитие, а не замедляли его. В общем, исторические причины для возникновения либерализма сложные и разнообразные и, при такой временной дистанции, их, возможно, никогда не удастся понять полностью. Мы должны снова поднять эту проблему в следующей главе, в которой мы рассматриваем ещё один идеологический и исторический довод в пользу упадка авторитарных экономик и возникновения экономического либерализма.