– Корнилов, статья 58! – крикнул заключенный и сел на корточки.
– Слепцов-Ойунский – статья 58! – выкрикнул следующий, немолодой щуплый зек, с восточными чертами лица и с трудом присел рядом на корточки.
Стоял конец октября, и утро выдалось на редкость морозное. Заключенные были в самой разнообразной гражданской одежде: кто в тулупе, кто в легком пиджачке, кто в затертой шинели. Разнообразие одежды определялось тем, что арестовывали на месте, давая на сборы очень ограниченное время. Многие люди, спросонья ничего не понимая, в душе уверенные, что произошло какое-то недоразумение, выходили налегке, с минимумом одежды.
Перекличка шла своим чередом. Майор, получив все дела, часть сложил в толстый портфель и передал сержанту. Потом медленно обошел сидящих на корточках людей, скрипя кожаными ремнями и приговаривая:
– Закон сейчас для вас я! Все команды выполнять только бегом! Шаг влево, шаг вправо – считаются за побег. Стреляем без предупреждения… Ясно?!
Оглядев строй, он остановился и скомандовал:
– Первая группа встать!.. Бегом марш к спецмашинам!
Осужденных погрузили в закрытые спецмашины, прозванные в народе «воронками». Колонна двигалась в путь.
В машине было тесно, так что стоять пришлось согнувшись. На ухабах трясло – негромкая, дружная ругань отмечала каждую выбоину. Внутри было немногим теплее, чем на воздухе.
– Уважаемый! Разве плохо, что нас не повезли этапом в Соловецкий спецлагерь, где заключенные мрут, как мухи? Нам предоставлена такая редкая возможность – побыть на родине еще раз. Пусть, хоть через зарешеченные окна воронков посмотреть на любимые сердцу места, – говорил интеллигентного вида мужчина в пенсне.
– Ну, уж, увольте! Я с момента революции верой и правдой служил советскому народу. Каждый мой поступок был продиктован желанием – дать свободу и счастье трудящимся. И так обойтись со мной: эти допросы, эти неслыханные обвинения – я не могу снести этого, – горько ответил мужчина, выражение лица которого выдавало человека, привыкшего отдавать приказания.
Гармошка складок на лбу, тон его голоса подтверждали его слова, размеры психологической катастрофы, постигшей его. Никто не ответил ему. Хотя каждый из заключенных мог поведать свою историю, полную недоразумения и цинизма, с которым режим перемолол эти судьбы. Всем казалось, что это всего-навсего страшный сон. Стоит только проснуться и все вернется на круги своя. Почет, уважение, близкие и работа во благо родной страны – все это непременно вернется. Но сон не проходил, и, казалось, что безжалостная машина с огромными стальными шестеренками продолжает свою работу. Между шестеренок попал кусочек одежды, машина захватила этот кусочек и тянет за собой остальную одежду. Методично перемалывает уже и плоть, невзирая на бесполезные доводы, крики о пощаде и слезы. И сейчас они стояли, исхудавшие, измученные этапами и допросами, бывшие прославленные генералы и незаметные чиновники, партийные, советские работники и простые крестьяне.