Платон же слыл во всем наслеге неслыханным фантазером. Его воображение неистощимо рождало прекрасных красавиц с белыми лицами и пышными косами; боотуров, стремительно несших по лесам и стреляющим на ходу из тугих луков; огнедышащих и ужасных чудовищ. Ребята ценили его за то, что он мог бесконечно долго рассказывать зимними ночами истории из жизни богатырей, от которых самого Платона охватывает ужас и вдохновенный восторг.
Платону часто снился сон, где он свободно парил над землей. Ему снилось, что за спиной у него выросли крылья; стоило ему забраться на вершину холма, оттолкнуться от земли и его маленький дом, дома соседей, речка, алас смотрятся как игрушечные, а он гордо парит как птица.
В таком возрасте нестерпимо хочется обратить мечту в действие, а сон в явь. Поэтому во время одной из весенних прогулок, он твердо уверенный в чудо, приделал к спине ветки деревьев, и, подобно сказочному герою олонхо, взобрался на самый верх амбара и крикнул удивленным мальчишкам:
– Глядите! Я сейчас полечу!
Но, издав клекот орла и взмахнув отчаянно руками, упал, разбив себе коленку и локоть. Потом еще долго смеялись соседи: «Ну и выдумщик растет у Вас, Платоша!».
На своих друзей Платон всегда мог положиться – после проказ Уйбаан и Лексей стойко отмалчивались под угрозой наказания и не выдавали Платона, который был главным заводилой всех детских забав. Только раз Лексей, расплакавшись, выдал своего друга Платона.
Как-то раз, летом, когда взрослые уже переехали в летние жилища, они втроем обшаривали юрты. Платон нашел в одном из домов образа святых. Вытащил их во двор, бросил в грязь и сказал: «Бога нет!». Затем с мальчишеским остервенением стал прыгать по иконе Николая-угодника. Мальчишки в ужасе стояли и смотрели, как покрывается грязью ореол святого, но который так же всепрощающе и добро смотрел на мальчишек. Поддавшись какому-то наваждению, стали вбегать в другие юрты, срывать иконы, выбрасывать на улицу и топтать их. Гнев родителей был страшен, и, прознав, что идея была Платона, они задали ему трепку.
Их игры проходили на обширном аласе, огромном лугу, окаймленном густым лесом. Они неслись по этой зеленой степи, скривив челюсть набок, как будто закусив удила, склонив голову, галопом; по этой необозримой степи, усеянной одуванчиками и пахучими травами, воображая себя то боотурами, то полчищем злых духов, несущихся сеять зло.