Как-то, проходя мимо музея, увидел афишу о новой выставке, посвященной посмертным щитам средневековья. Надгробий, в том понимании, что мы имеем сейчас, тогда еще не было. Вместо них для особо богатых горожан изготавливались посмертные щиты, подобие огромных гербов. Мастерили их сугубо индивидуально, хотя они и имели общие схожие черты. Посетителям предлагалось увидеть своими глазами атрибуты смерти, с которыми раньше провожали умерших.
Он вспомнил о надгробии на могиле Алисы и вдруг понял, что оно не содержит в себе никакой индивидуальности, – обычный черный кусок гранита с именем и датами. Глядя на него, невозможно понять, что за человек здесь похоронен, что произошло, каким он был и кем любим. Единственное, что бросается в глаза, это возраст. «Боже, совсем молодая», – услышал он однажды. И все. Бенджамин никогда не думал о ритуалах смерти. Нет, смерти как таковой он не боялся, просто не думал, что она вот так непрошено может прийти и отнять у тебя того, кого ты любишь. А когда это произошло, он даже не пытался понять причину ее появления, ее природу, ее законы. Злость и тоска заполнили его сознание и душу, пониманию здесь места не находилось. И вдруг эта выставка…
Он вошел в здание музея. Выставка располагалась в помещении церкви, вокруг которой и построили музейный комплекс. Зал был огромен, молчалив и величествен. Через крохотные окна на невероятной высоте еле пробивался дневной свет, старинные канделябры, имитирующие свет факелов, указывали направление, где размещались сами предметы выставки – посмертные щиты. Бенджамин был поражен: музейные работники, люди, безусловно, знающие, как представлять те или иные экспонаты, недаром выбрали этот зал. Молчаливый холод сразу же начинал пронизывать до самых костей, обволакивая какой-то почтительной смиренностью. Щиты подсвечивались отдельно, ровно, как и пояснительный текст. При желании можно было подойти к компьютеру, задать номер экспоната и рассмотреть его детально в формате 3D. Иногда это было просто необходимо – безжалостное время стерло краски и съело даже железные или серебряные части, и, порой, понять, как выглядела эта вещь при создании, было невозможно. Но это касалось лишь деталей. Общее же величие, индивидуальность и монументальность одновременно, внушали бесконечное уважение и к мастеру, и к умершему, и к самой смерти. Тщательность и продуманность всех тонкостей давало ощущение безграничной почтительности этому ритуалу. Учитывалось все – цвет красок, использование изображений животных или предметов, расположение их на щите как символов.