Велико было мое удивление, когда я увидел, как некоторые блатные фланировали по бараку в этой своей манере: шаркающая походка, четки наперевес, сутулая спина и подозрительный взгляд и нарочно сталкивались со всеми плечами. Оказалось, что по жизни все остальные обязаны уступать им дорогу.
***
На деревянном, покрытом грубой коричневой краской полу стояли в рядок тумбочки. Мы их называли «амбары». Этот рядок стоял на отшибе, возле стенки, и в нем держали свои вещи работяги, не имевшие своих проходняков. Это была такая импровизированная компания, почти сплошь состоящая из токарей, фрезеровщиков, сверловщиков, в общем, рабочих с механички. Несмотря на ежедневную баню, народ, трудно отмывающийся от масла и солидола. Каково это все отдраивать, я потом узнал на собственной шкуре. Меня любезно, как говорили, «пустил в свой амбар» один мужичок, и таким образом я обрел свое первое пристанище. Но ненадолго. Сигареты «Ваттра», соевые конфеты и чай, наконец-то приобретенные мной в ларьке, таяли не по дням, а по часам, и однажды я буквально за руку поймал этого мужичка, бессовестно потрошащего мои богатства.
Крысятничество, пожалуй, после педерастии и стукачества, самый страшный «косяк», какой можно только совершить в тех условиях, и, стоило мне поднять бучу, вышеописанные блатные с наслаждением забили бы мужичка табуретками до полусмерти. А я промолчал. И не потому, что мне было его жалко, а я просто не придал этому значения. Конечно, я на него поорал, он передо мной полибезил, но весь тот базар, который мог подняться вокруг этого, показался мне несоизмеримым с кражей конфет и чая. Я разорвал отношения, забрал вещи и снова остался один.
***
Работать меня определили на «игрушку». Это была мастерская над механическим цехом с железными верстаками и множеством приваренных к ним тисков. Мы стояли за ними и обдирали напильниками заусенцы с только отлитых и еще не окрашенных игрушечных машинок. В глубине находилась хлабута мастера и бригадира, а напротив – несколько тисков, на которых работали ширпотребщики. Отмазывал их тогдашний бригадир Виталик Петров. Он был один из тех немногих, которых я знал от начала и до конца своего «плена». В свое время ему дали высшую меру, но потом заменили на пятнашку, и все это за нелепое убийство молодой девушки, сам факт которого Виталик, будучи пьяным, и не помнил. Небольшого роста, светло-русый, весь синий от татуировок, он был неизменно приветлив и говорил с характерными шутливо отеческими интонациями.