Многие, вероятно, попусту считают, что то самое чувство, когда ты вроде бы как, находясь в состоянии максимальной концентрации внимания, что там ты как бы направленно пребываешь в плоскости настоящего времени. И там же, в свою очередь таки же абсурдным образом, там же ютится ещё одно чувство, что также якобы непоколебимо соединено со ступором рассеянного восприятия всего вокруг происходящего, и что оно, это самое ощущение, что оно как-то связано именно с моментом пика, с моментом оглашения приговора. Может быть оно, конечно, всё и так, но лично мне ощущалось это всё как-то иначе. На протяжении всего процесса, если честно, я вообще находился в какой-то онемевшей прострации, лишь иногда каким-то самым малым краешком сознания я выныривал оттуда на поверхность, а иногда и вовсе я был целиком погружён в тот, вроде бы, как и свой, но до ужаса непроглядный туман сознания. Нет, в глазах у меня не мутнело, я видел всё ясно и прозрачно, просто зачастую я стоял в каком-то недоумении, вроде бы, как и всё слышу, вижу, понимаю, наблюдаю за каждым движением, за каждым мельчайшим шажочком хода процесса, но и в тоже самое время, откровенно ничего не понимаю. Всё было как будто не здесь и не со мной, а я лишь просто тут стою и вроде как со стороны за всем наблюдаю. Сознание моё было одновременно, и напряжено до предела, и как-то безразлично расслабленно, от чего мой внутренний волнистый тремор иногда таки переходил в лихорадку, скитаясь где-то между мной, залом суда и протяжными воспоминаниями, которые то и дело подробно переполненной галереи изобиловали обрывками, а то и целыми томами моих деяний. Помню прокурора, сухенький такой мужичок холодного и сдержанного толка, в зале присутствовало еще порядком народу. Сам прокурор был одет в самый, что ни на есть, обычный тёмно-серый костюм не первой свежести, а белая рубаха с редкими синими полосками, короткая стрижка, лёгкая проседь на висках – всё это незатейливо придавало ему какую-то особую стать. Его крайне цепкие черты лица были сотканы на удивление, только из ровнёхоньких линий, словно бы они были высечены из камня, что придавало ему ещё большую холодность и недоверие. Я всегда раньше думал, что обвинитель на судебном процессе должен быть всегда одет в свой рабочий, парадный, или ещё какой-нибудь там форменный мундир, но в моём случае всё выглядело не так. Отчего с самого начала, внутри меня начали пробуждаться некие доли сомнения, возникали вопросы и никуда не ведущие мои пустые размышления.