– У защиты есть возражение? – спокойно спросил судья.
– Нет, Ваша честь, возражений не имею, – учтиво отвечала адвокат. В её интонации или даже в самой манере речи, в какой-то её внутренней энергетике, по крайней мере, мне отчётливо слышались подстрочные слова мол, вертите как хотите! Я всегда уверена в своих силах! И никакие прокурорские ухищрения мне не страшны.
– Ну что ж, раз так всем будет удобнее и более того, всем будет понятнее суть данного дела, прошу вас, приступайте, – размеренно произнёс судья, вызывая в окружающих лицах какое-то доверие к себе и одновременно какой-то незримый пиетет к его опыту и его судебной мудрости. Стукнул молоток.
– Благодарю, – в рабочей манере сказал прокурор. Он привстал, взял в руки одну из папок со своего стола, на котором был строжайший, педантичный порядок, что совершенно нельзя было сказать о столе адвоката, – итак, Орешников Данил, тридцать семь лет. Встаньте, пожалуйста, за трибуну.
Поверх всех неуёмных обращений в мой адрес звучали регулярно также какие-то пояснения, формальности. Они вроде бы уже и долетали до моего сознания, прежнее эхо теперь поубавило свои круги, но всё равно моё восприятие ещё продолжало быть размытым. Этот путь к трибуне ощущался мной, как некая шаткая тропа, где каждая поступь отражалась какой-то совершенной нереальностью происходящего вокруг. И не смотря на то, что расстояние до назначенного места было около полутора-двух метров, мне же эти метры показались какой-то склизкой дорогой, тающей в бескрайности полей. Время не остановилось, нет, это попросту невозможно, время просто замедлило свой ход. Мне показалось, будто бы я нахожусь внутри самого времени, а оно всё растекается где-то меж брегами, где-то меж двумя зависшими минутами. И на какой-то краткий миг я словно бы ощутил, будто иду я ранним утром, окутанный весь прохладной вязкой сыростью, иду я будто по той самой дороге. Небо – плотное одеяло облаков, совместно с клоками рваного тумана всё трутся и трутся о мои очертания, безразлично одаривая меня щедрой, внутренней, бесконтрольной дрожью. Моё время все также безучастно продолжало скрывать от меня абсолютно любую возможность увидеть не то чтобы горизонт, а хотя бы некоторые предстоящие мне шаги. И слова напутствия адвоката откуда-то сбоку, словно бы из бурьяна взлетели они птицей и волной коснулись меня. Мол, говорите всё предельно откровенно, расскажите всё о своих чувствах, что вы испытывали тогда. Откройте суду все те мысли, что были у вас, все те помыслы, откройте суду всё, что двигало вами, всё предельно откровенно. Это важно!