Увидев горько плачущую Светлану и корчащую рожи Анечку, мудрый мужчина сразу же понял, где собака зарыта. Иван Сергеевич низко наклонился к старшей дочери, бережно взял в свою огромную ладонь её мокрую от слёз ручку и по-взрослому поцеловал каждый пальчик.
– Немедленно прекратить нюнить. Неужели ты не понимаешь, доченька, что они просто тебе завидуют? Ни у кого из девчонок нет таких чудных глазок, как у тебя. А пальчики твои вкуснее мармеладки. Ни одна королева не сравнится с тобой по красоте ножек. Все мальчишки твои будут, когда вырастешь, – закончил свою хвалебную речь улыбающийся отец, направляясь к подъезду.
– А тебе, Софья Андреевна, должно быть стыдно доводить девчонку до слёз. Ты же взрослая женщина, мать двоих дочерей. И не пристало их ссорить и натравливать друг на друга. Чтобы я больше никогда не видел, как Светка плачет из-за Нюрочки, – грозно проревел глава семейства.
С того момента её мать прекратила откровенные сравнения своих дочерей, доведя до абсурда их коллективные прогулки по двору. Вспоминая грозный окрик своего мужа, она торопливо присаживалась на маленькую скамеечку у самого крайнего подъезда. Аккуратно лузгая семечки, Софья Андреевна как бы ненароком покрикивала в сторону прогуливающейся парочки:
– Анечка, тебе не жмут сапожки? Светочка, завяжи-ка Анечке потуже шарфик, а то сестрёнка простудится. Какая же ты неповоротливая, Светочка! Снова упала, дурёха!
Девочкам не нравилось постоянно держаться за руки. Но под пристальным материнским взглядом им приходилось волей-неволей продолжать изображать великую любовь и горячую дружбу. Вскоре Светлана пошла в свою первую школу, и, на радость обеим сестричкам, их совместные прогулки прекратились сами по себе.
Снова пришли колючие воспоминания о давно прошедших временах. Понимавшая умом, что изменщик-отец поступил гадко по отношению к своей семье, Светка всё же обожала его и готова была бежать за ним хоть на край света. Даже повзрослев, она необычайно тосковала по их редким встречам, всегда происходившим в присутствии матери. Софья Андреевна не оставляла их наедине даже на секундочку, не разрешая ни слова лишнего произнести, ни наскоро обняться на прощание.
Во всех мыслимых и немыслимых грехах она винила не только своего бывшего мужа, но и его отца, Сергея Даниловича. Своего свёкра она тихо ненавидела и при любом удобном случае заунывно причитала: