– Да Фёдоров хоть и стар, да алчен. Как бы он сам себя царём не нарёк, став править Ивановыми землями.
– В своих землях каждый именовать себя может, как ему вздумается. Хоть царём, хоть псарём!
Оба князя задумались. Конечно же, говорить крамолу – одно, а совсем иное – помыслы свои в жизнь воплотить. Впрочем, в этот раз они зашли слишком далеко и останавливаться не хотели.
После трапезы князья составили грамоту к королю Жигимонту, в которой предлагали разделить Русь, а ему отдать всю Ливонию, если, конечно, он не будет пытаться заставить их подчиниться, а дозволит жить по старине. На всякий случай хитрые бояре сами грамоту не писали, заставив сделать это одного из гостей – дворянина Якова Жилецкого. Всё же побаивались князья, что если этот свиток угодит в руки царю Ивану, то тот их и головы лишить может. А так всегда отпереться можно, мол, кто писал её, с того и спрашивай. Отвезти её в Литву доверили этому же Якову.
***
В Александровской слободе пиры сменялись строгим постом и днями молитвы.
Как-то раз государь Иван Васильевич, как обычно, закончил чтения Псалтыря и все опричники прекратили трапезу.
– Не вели казнить, царь-батюшка, позволь мне тебе слово молвить, молю тя, – сказал Григорий Лукьянович, поднимаясь со своего места.
Царь обычно сам выбирал, с кем разделит трапезу после того, как братия разойдётся, и оттого все с большим интересом смотрели на то, как поступит государь.
– Что ж, Малюта, ты по-пустому рот не открываешь. Останься, разделишь со мной трапезу. Ты, Алексей Басманов, и ты, Васютка Грязной, тоже оставайтесь. Вместе послушаем, что брат Малюта скажет.
Государь сел за стол, и его келарь князь Вяземский стал подавать ему пищу. Иван Васильевич принялся есть, делая знак Скуратову, чтобы тот начинал говорить.
– Государь, казаки на границе с Литвой поймали дворянина Якова Жилецкого. Пытался к Жигимонту перебраться, – не спеша начал рассказывать Григорий Лукьянович.
– Так отсеките ему голову и дело с концом. Нет у меня пощады к изменникам. Завтра он в руки оружие возьмёт, как окаянный Курбский, и будет землю, его взрастившую, грабить и жечь. Много изменников развелось, целыми стаями к Жигимонтке бегут. Туда им и дорога. Кого поймаем – казним, а те, кто убежал, – бес с ними. Я с ними намучился – пусть теперь Жигимонт мучается. Всё им Родина не мила, иноземщина манит – что ж, пусть хлебнут чужбинушки.