Ответственное Лицо напряглось – как оно могло забыть, что само придумало такую справку.
– Это я по привычке! – среагировало Лицо. – Народ всё никак не привыкнет, что теперь легко стало дышать без этих мест. А я, что я, я часть того народа. Вот, оговорился!
– Оговорился он! – нахмурил брови Начальник. – Ладно, не мельтеши. Труби большой сбор. Через час выходим!
Начальник с утра бывал по-отечески добр. Поэтому все ответственные и полуответственные, а так же и вовсе безответственные лица старались свои бумаги подписывать именно с утра.
Примерно через два часа комиссия была готова к выходу. Все, ну, или почти все, успели предупредить своих низовых коллег о грядущей неожиданной проверке. Так, на всякий случай. Мало ли?
С криком простуженной чайки, кавалькада проверяющих ринулась по улицам. Это было внушительное зрелище – почти двадцать машин, выстроенных строго по статусу, включили свои сирены, ревуны, проблесковые ведёрки и стробподфарники. Редкие прохожие заметались по тротуарам, впечатлённые таким зрелищем.
– Так не пойдёт! – подумал вдруг Начальник. – Мы так все безобразия распугаем.
И приказал отменить автопробег и перейти на пеший ход.
Комиссия послушно двинулась вперёд клином, ведомая чувством долга. Машины почтительно двигались за своими хозяевами.
– Праздник какой? – спрашивали друг друга прохожие, ошарашенные таким многолюдством. – Что за демонстрация?
Иные некоторые пытались пристроиться в хвост когорте чиновников, разворачивая на ходу флаги и знамёна, которые запасливо носили за пазухой последние двадцать лет.
Кто-то, в конце колонны, затянул хриплым голосом давно не певшего человека:
Весь мир насилья мы разрушим,
До основанья, а затем,
Мы свой, мы новый мир построим…
На перекрёстке в массивное тело комиссии влилась комиссия поменьше – из города, во главе которой весело вышагивал начальник с маленькой буквы.
Шествие разрасталось. К нему примыкали комиссии округов, управляющие компании, многочисленные общественные организации. Флагов и знамён становилось всё больше. Появились даже транспаранты. А кто-то случайно растянул даже уличную перетяжку, которую заботливо спёр для дачных нужд, но душевный порыв не дал свершиться злодеянию. И теперь над толпой реял призыв «Для мужчины лучше нет!». Массы глазевших трудящихся тут же придумали соответствующее направление мысли сему лозунгу.