– Вот пока я председатель, и нужно. Я с отцом уже обговорил, я их отпущу, они обживутся, потом вы с Сашкой, а потом и я. Документы всем сделаю.
– Так женился ведь, жена то поедет, да и Сашка женится собирается.
– В город то, все поедут, а отсюда и подавно.
Допили. В животе стало тепло, в голове туман. Лешка довез брата до ворот, а сам собрался на работу. Лето, дел невпроворот.
– Не замужем она, сходи как проспишься, говорила тебя ждет.
– А как узнала, что я в госпитале по частям лежу, так и писать перестала.
– Отец ее запретил. Говорит, вернется калека, что делать будешь? Сходи, не калека ведь. Врачи то, что говорят?
– Да что они говорят. Они меня еще в госпитале схоронили, а я выжил. Потом сказали полгода – а я живой. Когда выписывали, сказали каждый год обследования проходить, да я не пойду к ним больше.
– Ну, как знаешь. А может и правильно. Одному переезжать сподручнее.
Ленька, а его теперь так все называли, все-таки председатель, уехал, а Володька зашел в дом, лег на старый Галькин сундук и уснул.
Снова все закружилось, вертолет, Женю выкидывает наружу, падение, врачи и голос… Тот голос, который ему приснился вместе с голосом матери, но на этот раз он говорил непонятные слова, на непонятном языке, и снова голос матери и они вместе повторяют эти слова и огонь, вертолет горит…Нет это не вертолет, это огонь, злой огонь, яростный, но что это горит? Не разобрать.
Старуху, мать Коли, с кладбища привели домой. На небольшие поминки после кладбища осталось человек пять. Из них двое забулдыг, да пара бабок, которые завсегда на поминки придут. Да еще священник местный, старичок. Он то и довел старуху до дома, выпил за помин души, да и ушел, перекрестив ее на прощание. Она как села у окна в передней избе, так и с места не сходила. Не плакала больше и не причитала, только в окно смотрела и молчала.
Водка закончилась быстро и забулдыги, поняв, что больше не дадут, а у хозяйки просить постеснялись, пошли по деревне стаканы искать. Бабки, тоже поев и выпив, да с собой захватив, что на столе оставалось, вскоре ушли. А старуха сидела и не сходила с места, она смотрела в окно, которое выходило на дорогу. Сколько раз она за последний месяц вот так смотрела на улицу, может вернется Коля, станет вот так перед окнами, и будет ждать, когда же мать увидит. Но уж теперь не вернется. Теперь точно не придет. Да и что ей теперь делать? Одна осталась. Вспомнился муж, как с фронта вернулся и неделю на станции жил, боялся без ног домой воротится. Как ей бабы рассказали, как пьет он на станции и спит на вокзале на полу, шинелью укрывшись. Как она пешком ушла на станцию и как рыдала, увидя его заросшего и грязного. Как домой его вернула, и жили потом душа в душу, и Коля родился. А теперь все, не будет больше счастья в ее бабской жизни. Он ведь и тот безногий муж ее, когда умирал, говорил, живи и радуйся, Кольку дождись, внуков дождись. А чему теперь радоваться, кого ждать, для кого жить? Убили всю ее радость, сыночка ее убили.