–И вы ту старуху употребили заместо ужина? Попостничали?
Раздались редкие смешки. Луткин нахмурился и невозмутимо продолжал:
–Дурак ты. И говорит она нашему, тому, старому еще, комбату-то:
– Миленький ты товарищ красный командир, имею я, убогая, такое вам сообщение-то, у меня в хате знатный немец стоял, а как вы пришли-то, он и съехал, проклятый. Так вот. Говорит она дальше:
– И остался-то после него, того фрица-то, такой большой деревянный ящик-то. Ящик тот крепко заколоченный гвоздями-то и на ем намалеван герб ихний с орлами и написано все по-ихнему-то! И опасается, значит, та божья старушка, что не оставил ли немец-то ей каку взрывоопасную пакость в хате? И просит она, божье создание, чтоб наши-то бойцы сходили да разобрались, что в том ящике-то лежит.
–Луткин, а ты, часом, не нижегородский? – перебил его один боец, – а то я то же…
–Не… Вятский я, – слегка улыбнулся тот и, снова напустив на лицо притворной суровости, продолжил:
– Послал комбат-то наших саперов и те приволокли под вечер в роту-то цельный ящик, и чего б вы думали-то?
–Братцы… Шнапса?!
–Колбасок, небось, ихних? Тощих…
– Может, белья ихнего исподнего? Говорят, в ем вши не заводятся…
–Заводятся, какое-там… Знаем.
–Не перебивайте, черти! Давай дальше, Луткин.
–Приволокли они, хлопцы-то, – войдя в раж и выдержав паузу, продолжал Луткин, – цельный ящик-то, кило под восемьдесят, ихних мясных консервов! Продолговатая такая баночка-то и простенько так открывается. Как граната, за колечко так. Р-радости-то было!
–Да-а… Вам-то с голодухи в самый раз…
–Цельный ящик!
–Стали мы наяривать те консервы-то. Ни крохи хлебушка, а все одно… И вот незадача-то: каку банку откроем – там мясо с салом-то. А каку откроем – там одна брюква с капустой и луком-то, да еще и не соленая! Ну, первые банки вскрываем и на стол ставим, а вторые, с той брюквой-то, открываем да и швыряем за бруствер-то. Мы ж не волы какие… Эту их овощную муть жрать-то просто нет никакой возможности! А оно затишье, немец тогда хорошо получил-то и оторвался от нас подале. Хотя… Заслоны он на буграх с пулеметами оставил-то.
– То ж фриц. Как теперя?
–Што – теперя, балда? Теперя вон он, – старшина со строгим лицом, показал себе за мощную спину большим пальцем, – пол-версты, не более, высунься токо. Давай, Луткин, валяй дальше. Не слухай этого дурачка.