На моей койке гора подушек, это знак особой касты, остальные довольствуются жидкими тюфячками. Я опять улыбаюсь, до чего смешлива стала, перед смертью, не иначе. Я закашливаюсь, лезу рукой под подушку, чтобы достать платок, и нащупываю колоду карт. Как я уже говорила, я гадалка. Колода самодельная, конечно, все карты я нарисовала сама. Я закрываю глаза, капли как шары в бильярдной лузе скользят и падают мне в вену.
Мама умерла зимой, сразу после Нового года. В тот день я вбежала в комнату, смеясь во все горло, глаза как звездочки, шарф размотался, шапка сползла на ухо, за мной летел искристый морозец. Соседка схватила меня за руку, утянув к себе.
– Где мама? – звонко выкрикнула я.
– Маму боженька забрал, – прошептала соседка, приложив палец к губам, и я, распахнув глаза, в недоумении уставилась на нее. Кто мог забрать маму? Только папа. Она его так ждала, еще с лета, как перестала вставать. Я кормила ее с ложечки, усевшись рядом на высокий табурет. Мама ела совсем мало, каждый глоток давался с трудом, ей больше нравилось мечтать, как приедет папа и заберет нас отсюда.
Над ее кроватью была приколота картинка из журнала «Огонек»: летчик в шлеме, взмахнувший рукой на фоне самолета, я улыбалась ему в ответ. Я думала, что Боженька не хуже папы, он веселый, добрый, живет где-то на небе и тоже машет с облака.
Когда на следующий день маму увезли, я осталась одна в комнате. Шторы сорвали, чтобы завесить зеркало, и в окно слепяще било зимнее солнце. Все наши вещи увязали в узлы, я сидела на голой панцирной сетке кровати, потому что мне велели: «Жди». Вот-вот должна была приехать моя тетка, которой негде жить, а наша комната лучше, чем нечего, как сказали мне соседки.
Тетка пришла, одетая по городскому, в пальто и ботиках, не скажешь по виду, что бездомная, на плечах лисий воротник. А я так и сидела на кровати со снятым матрацем, когда соседка ввела ее в комнату, распахнув двери, и указала на меня: «Вот дочка Натальина». Тетка промокнула глаза платком и взглянула на меня неприязненно поверх лисы.
– Она девочка хорошая, послушная, – соседка заюлила перед вошедшей. – А уж какая веселая, все смеется, хохотушка. И по хозяйству все сделает, подметет и приготовит, жалко такую в детдом.
– Ты в школу ходишь? – спросила тетка.
– В первый класс, – гордо ответила я, уже начиная болтать ногами и корчить рожицы, это я любила, жаль зеркало завешано тряпкой. Но тетка уже не смотрела на меня, она оглядывала стены, думая, как разместится тут с мужем и сыном.