– Ты сердилась на меня, – упрямо повторил Игорь. – Мне очень стыдно, Кима, честное слово, стыдно. И всегда было стыдно. Мне и сейчас стыдно, но тогда я поспорил с Борькой Яценко…
– Он погиб, Игорь.
– Да, он погиб. А я всегда думал, что ты была в него влюблена.
– Вот глупости-то. Какие же вы, мальчишки, дураки! Так о чем вы поспорили?
– Ну, мы поспорили, – Игорь с трудом начал исповедь. – Ну, что… что я дотронусь до тебя. Ты стояла у доски, а я подошел и положил тебе руку на плечо. Вот… А потом взял и провел рукой… Ну там, где нельзя.
– А где нельзя?
– Ну там. Ну сама знаешь…
– Знаю? – Кима тихо засмеялась. В темноте послышалось какое-то шуршание, что-то негромко щелкнуло. – Да-да, это ужасно! Ты нарушил табу…
– Вот, – тяжко вздохнул Игорь. – А ты на меня так тогда посмотрела, будто я тебя ударил. И мне стало стыдно. И стыдно до сих пор.
– Иди сюда, – шепнула она. – Ближе. Еще. Тут места хватит. Дай руку. Значит, тут нельзя? Тут, да? Тут?..
Она была совсем рядом. И рука Игоря ощутила теплую и упругую девичью грудь.
– Молчи, – бессвязно шептала она. – Можно, понимаешь. Можно, потому что вас убивают… а мы остаемся. Можно, потому что я люблю тебя. Можно, дурак ты несчастный, и я дура несчастная, и пусть хоть наши дети будут счастливее нас…
Тенгиз охапками доставал гвоздики из корзины, а Юнесса, Валентина Ивановна и сестры Крынкины складывали из них букеты.
– Подумать только, гвоздики – в марте, – сказал профессор Сайко. – За парочку этих корзин можно, я полагаю, и «Волгу» купить?
– Можно, – спокойно согласился Тенгиз. – Можно купить «Волгу». А можно положить на могилу отца.
– Вопросы будут, профессор? – ехидно поинтересовался Лавкин.
– Извините меня, Тенгиз, – виновато произнес Сайко. – Я имею глупую привычку неудачно острить.
– Я тоже люблю шутки, – сказал Тенгиз. – Только сегодня не время для шуток. И не место. Так мне кажется. Извините.
Анна и Константин сидели в узкой светелке и молчали, то ли прислушиваясь к разговорам в соседней комнате, то ли думая о своем. Потом Анна спросила:
– Сколько же ему лет?
– Кому?
– Илье Ивановичу, – пояснила Анна. – Отцу вашей жены. Вы что, забыли? Вы же только что говорили о нем.
– Да, да. – Константин вздохнул. – Позвольте, сколько же ему?.. Да, пожалуй, лет шестьдесят – шестьдесят пять. Признаться, я точно не знаю.