– Слушаю, – сказал он, сняв трубку.
Трубка молчала, и старик еще раз сказал: «Слушаю вас». И тогда трубка ответила вдруг:
– Здравствуй, батя.
– Что?.. – недоверчиво переспросил Илья Иванович. – Что вы сказали? Что?..
– Здравствуй, батя, – уже громче и увереннее сказала трубка. – Это я, Константин. Ну как ты там?
Старик хотел ответить, но не мог. Губы задергались, голос больше не слушался его.
– Батя, ты меня слышишь? – уже с беспокойством спросил Константин. – Это я, батя.
– Костя?.. – сдавленно переспросил Илья Иванович. – Это ты, да? Ты это звонишь?
– Я, батя, я.
– А Люба спит. Разбудить?
– Ты мне сейчас нужен, а не Люба, – сказал Константин. – Свинья я у тебя, но ты уж прости меня. Прости, батя.
Илья Иванович молчал. По лицу его вдруг медленно потекли слезы, но он не замечал их и – улыбался.
– Батя, чего замолчал? – встревожился Константин. – Слышишь меня?
– Слышу.
– Скажи Любе, чтоб три билета на Москву заказывала. Три, понял?
Из спальни вышла заспанная Люба. Хотела что-то спросить, зевнула, привычно протянула руку за трубкой, но старик так сердито махнул рукой, что она остановилась в крайнем изумлении.
– Три билета на Москву! – прокричала трубка.
– Три билета, сынок, – громко повторил Илья Иванович. – Три, и все – на Москву!..
Была звездная ночь, и по дороге к памятнику шли Константин и Анна.
– А я никогда не получала писем от папы. Он не писал в ту ночь перед боем, он был с мамой. Это была единственная ночь в их жизни, и поэтому я – Анна Вилленстович, а не Анна Суслина. И ордена у нас нет. Он у бабушки хранится, у папиной мамы. А бабушка мою маму не признала и орден нам не отдала.
– Свинство это, – сказал Константин, больше думая о своем. – По себе знаю.
– В те годы редкая любовь приносила счастье, – тихо продолжала Анна, – но мама всю жизнь считала себя счастливейшей из женщин. Странно, правда?
– Странно, – вздохнул Константин. – А может быть, и нет. Нам трудно судить: у них были другие единицы измерения, и счастья и несчастья. Выше наших.
– Неизмеримо выше, – согласилась Анна.
Некоторое время они шли молча.
– Что-то случилось со мной за эти дни, – наконец сказал он. – Сам не понимаю что, но чувствую. Может быть, потом разберусь, потом пойму.
– Это естественно, Костя.
– Мне не в чем себя упрекнуть, не подумайте, Аня. Живу нормально, как все. Служу честно. Делаю, что положено. Но, может быть, в этом-то все и дело: только, что положено. Не меньше, но и не больше… – Он вдруг замолчал и остановился. И Анна остановилась. Возле обелиска молча стояли люди.