– Здравствуйте, Надежда Ивановна, – говорит Димка слащавым таким голосом.
– Здравствуйте, – отвечает она злобно, но Димон и виду не подает.
– О, Вы чудесно выглядите сегодня! – говорит он, типа, восхищенно, да таким еще подхалимским голоском. – У Вас прическа новая? Вам очень идет.
Я, конечно, думаю, что можно уже идти и ждать на скамеечке следующего урока, или, мож, даже к директору отправят. Но не тут-то было. Одноклассники вообще, как будто и не заметили этого (хотя они любят угарнуть с кого-нибудь), а училка улыбнулась такая, волосы свои поправила.
– Спасибо, Дмитрий, всё-то Вы замечаете! – говорит она также слащаво, как и он.
Прикиньте, это она то, которая на прошлом уроке Димону влепила двойку за просто так, а потом ещё уничтожала его словесно и морально.
– Ну, проходите, садитесь, ребята, в ногах правды нет.
«Ничего себе, – думаю,– взбрендили, что ли, все тут?»
Ну мы и пошли к самой последней парте. Я шел там и даже шатался, а Димка же вышагивал впереди, такой весь из себя, а все девчонки глядели на него с подобострастием каким-то нездоровым.
«Куда я попал?» – думаю.
А главное-то, что все смирно сидели, как на иголках прям. Обычно галдеж стоит, половина в телефоны играют, другие спят, а тут все сидят, молчат, даже шепота не слыхать.
Ну мы, короче, садимся за свою парту.
– Продолжим, – говорит училка.
Я ее, конечно, не слушаю, пялюсь на своих одноклассников. Разглядываю их всех. «Да, с виду, вроде, нормальные», – думаю. Кроме только Игоря. Он почему-то вдруг накаченным стал и сидел в белой майке, тип, чтоб бицуха всем была видна. А у Наташки волосы, то розовые были, то синие, то еще какие-нибудь. А у Степки жабры как будто на шеи появились.
Минут десять, значит, мы слушали эту какую-то умную и очень важную для жизни фигню, а все остальные, кроме меня, сидели ровно так, рука на руку, и слушали внимательно. Я аж обалдел.
– И так, все открываем тетради, – вдруг говорит училка и все сразу их резко открывают.
«Когда они стали такими послушными?» – удивленно думаю я.
– Перепишите таблицу из учебника на странице тридцать два.
Все сразу же начинают листать учебники и писать. Я сижу в непонятках. «Откуда такое рвение?» – спашиваю я себя.
– Проскин, не горбись, – говорит она Степки, и тот сразу же прям, как доска становится, хотя всегда горбатым был, как верблюд.