– Нет настроек? – спросил он риторическим тоном и вздохнул. Я приподнялась на руках и осмотрелась. Пространство вокруг походило на широко выщербленный подземный ход; реку, текущую внутри горы. Стены, природно неровные, перемеркивались яркими мушками. Сильно пахло пластилином. Все, включая лодку и лодочника, было темно-зеленого цвета. Только вода, дремучая синева, выделялась на пластилиновом фоне.
– О чем ты? – спросила я, обнаружив способность выражаться.
– Не знаешь? Ну и нету, значит, – обиженно кивнул лодочник. – А говорили, будут, – подныл он гнусаво. – Обратно теперь не плыть, высажу на Влаз, значит.
Лодка, прорезая диагональ в потоке, уверенно двинулась к стене.
– Скажи: огонь есть, – появилась Фая.
– Нету, – наивно подумала я в ее сторону, все еще плавая сознанием.
– Придумаешь. Не помнишь как? Нам не нужно на Влаз.
– Что такое Влаз? Где корабли? – память вворачивалась осьминожками, щупальце за щупальцем. – Корабли, красные, которые падали? Как я здесь оказалась? – пробормотала я.
– Влаз – это пластилиновая скала. Корабли уже далеко, это было много оборотов назад. Просто делай, что я говорю, не спорь, – сказала Фая.
Мы стремительно приближались к берегу. То, что издали искрилось мушками по стенам подземной реки, вблизи оказалось сотнями маленьких фигурок. Они походили на армию пиксельных солдатиков, абсолютно одинаковых: зеленых, лысых, длинноруких, мигающих изнутри, будто под кожей у них были сокрыты желтые лампочки. На ум пришло слово «лазы». Уперто цепляясь пальчиками, лазы взбирались наверх.
– Есть огонь! – выпалила я, опасаясь столкновения.
– Огонь? Живой? – заинтересованно откликнулся треугольный. Лодка остановилась на самой границе. – Который танцует?
– Да.
– А я знал, что ты прикидываешься, когда сказала, что нет настроек. Зачем скрывать – не пойму. Я вот ничего не скрываю, все знаю наружу, – простодушно раздобрел он, возвращая лодку на курс.
Между тем я отметила еще одну деталь Влаза – лазы мерцали тем чаще, чем были выше, и не было ясно, где он заканчивался – куда они все так стремились. Никто из них, казалось, не достигал спокойного потолка, а толпы новоприбывших не иссякали. Должны же они были куда-то деваться?
«Возможно, там есть расщелина, которую отсюда не видно», – подумала я.
Лодочник шевельнулся, обращая на себя внимание. Из росчерка его рта многозначительно торчала самокрутка. Немногочисленные черты его выражали подчеркнутую пластилиновую грусть. Я осторожно встала. Идти по движущейся лодке оказалось легче, чем я думала. Отстранившись, я собрала кластер своего воспоминания и толкнула его в междупространство.