(имелся в виду Патриарх Тихон (Беллавин). – Авт.) и кончая мною, последним членом Собора, должно преклонить колена пред Богом и просить, чтобы Он простил нам наше попустительство развитию в стране злых учений и насилия. Только после всенародного собрания искреннего покаяния умирится и возродится страна, и Бог возвысит нам Свою милость и благодать»[193].
О преступном, насильственном характере так называемого «отречения» говорил на Соборе и профессор Московской духовной академии С.С. Глаголев: «При обсуждении вопроса о нарушении присяги бывшему Государю Императору Николаю Александровичу нужно иметь в виду, что произошло не отречение Николая II, а свержение Его с престола, и не только свержение Его, но и самого Престола. Нужно нам одуматься и принести достойные плоды покаяния»[194].
То есть все правовые акты, подписанные Государем в Пскове 1–2 марта 1917 г., независимо от того были ли они подлинными или фальсифицированными, являются юридически ничтожными уже потому, что при их составлении был нарушен главный принцип делающий действительным любой юридический договор, а именно – добровольность.
Таким образом, «отречение» Императора Николая II, даже если бы он действительно подписал всем известную бумагу, является юридически ничтожным (то есть недействительным) прежде всего потому, что оно полностью противоречило законодательству Российской империи. Сам документ, именуемый «манифестом», ни в коем случае таковым не является. В наши дни мнение о юридической ничтожности так называемого «отречения» разделяет научно-общественное сообщество: доктор ист. н. А.И. Рупасов, доктор ист. н. В.М. Лавров, канд. ист. н. М.М. Сафронов, канд. ист. н. генерал-лейтенант Л.П. Решетников, доктор юр. наук М.Н. Кузнецов, протоиерей Георгий Вахромеев, протоиерей Сергий Чечаничев, А.Ю. Сорокин, бывший прокурор Крыма Н.В. Поклонская, магистр права судья Н.П. Ильичева.
«Отречение» является актом ничтожным и потому, что Государь Император, даже если представить, что он его подписал, не обратил его в закон. Если бы Государь вдруг добровольно согласился бы отречься от престола, то это отречение юридически могло было быть теоретически приравнено только к факту его кончины. Понятно, что почивший Монарх не мог объявлять в манифесте о своей смерти. Поэтому это делал в своем манифесте вступивший на престол его преемник. Законы Российской империи четко регламентировали этот момент. Статья 53 гласила: «