Мы открыли окно, чтобы рассеялся табачный дым из моей комнатки.
Холодный ночной ветер ворвался в комнату, захватил висящее пальто и привел его в движение.
– Почтенный головной убор Прокопа хочет улететь, – сказал Цвак, указывая на большую шляпу музыканта, широкие поля которой колыхались, как черные крылья.
Иосуа Прокоп весело подмигнул.
– Он хочет – сказал Прокоп, – он хочет, вероятно…
– Он хочет к Лойзичек на танцы, – вставил слово Фрисландер.
Прокоп рассмеялся и начал рукой отбивать такт к шуму зимнего ветра над крышей.
Затем он взял мою старую разбитую гитару со стены и, делая, вид, что перебирает ее порванные струны, запел визгливым фальцетом прекрасную песенку на воровском языке:
An Beid-el von Eisen
recht alt
An Stran-zen net gar
a sol kalt
Messining, a Raucherl
und Rohn
Und immerrz nur putz-en…
. . . . . . . . . . . . .
– Как он ловко овладел языком негодяев, – громко засмеялся Фрисландер и затем подхватил:
Und stok-en sich Aufzug
und Pfiff
Und schmahern an eisernes
S’suff
iuch, —
Und Handschuhkren, Harom net san…
. . . . . . . . . . . . .
– Эту забавную песенку распевает гнусавым голосом у Лойзичек каждый вечер помешанный Нафталий Шафранек в зеленых очках, а нарумяненная кукла играет на гармонике, визгливо подбрасывая ему слова, – объяснил мне Цвак. – Вы должны как-нибудь разок сходить с нами в тот кабачок, майстер Пернат. Может быть, погодя, вот как покончим с пуншем, – что скажете? В честь вашего сегодняшнего дня рождения.
– Да, да, пойдемте потом с нами, – подхватил Прокоп и захлопнул окно. – Есть на что посмотреть.
Затем мы принялись за горячий пунш и погрузились в размышления.
Фрисландер вытачивал марионетку.
– Вы нас совершенно отрезали от внешнего мира, Иосуа, – нарушил молчание Цвак, – с тех пор, как вы закрыли окно, никто не произнес ни слова.
– Я думал о том, как раньше колыхалось пальто. Так странно, когда ветер играет безжизненными вещами, – быстро ответил Прокоп, как бы со своей стороны извиняясь за молчание. – Так необычно смотрят мертвые предметы, когда они вдруг начинают шевелиться. Разве нет?.. Однажды я видел, как на пустынной площади большие обрывки бумаги в диком остервенении кружились и гнали друг друга, точно сражаясь, тогда как я не чувствовал никакого ветра, будучи прикрыт домом. Через мгновение они как будто успокоились, но вдруг опять напало на них неистовое ожесточение, и они опять погнались в бессмысленной ярости, – забились все вместе за поворотом улицы, чтобы снова исступленно оторваться друг от друга и исчезнуть, наконец, за углом.