– Правда? – он тут же встрепенулся. – Можно следующим летом поехать, да?
– Конечно. Сдадим сессию и поедем.
– Точно! Классная идея.
Мы дружно размахнулись и закинули мешки в мусорные контейнеры. Послышались звон бутылок и глухой скрежет.
Дятел по-детски рассмеялся и заметно повеселел.
К нашему возвращению бабушка успела приготовить ужин. Но только мы уселись за стол, как позвонил Трифонов, и я вышел в коридор.
– Короче, капец, – сразу начал он. – Криворотов никуда не едет.
– Как не едет? Почему?
– По кочану!
– Вы поругались?
– Поругались? Да я бы его урыл. Обещает сам туда потом подъехать, но верится слабо.
– А мы?
– Мы – едем. Только если не успеем все сделать, нам не заплатят.
Я тотчас вспомнил мамины слова насчет дешевой рабочей силы.
– Слушай, Тиф, а что, если нам Соломина с собой взять? Он весь вечер просится с нами.
– Соломина? – Трифонов фыркнул. – Он же и кирпич не поднимет.
– Хоть какая-то помощь.
– Ладно, давай Соломина.
– Ну тогда отлично. А что с Тоней? Получилось с ее мамой поговорить?
– Про это лучше не напоминай, – неожиданно зло прошипел он. – Кругом идиоты одни. Она, ты, Криворотов, ну и я тоже – придурок.
Я не знала, как все должно быть на самом деле и как это происходит у других, но, судя по всякой восторженной мути, поднимаемой вокруг этой темы, подозревала, что совсем не так.
Мы никогда не были по-настоящему расслаблены и свободны.
Ни сидя полночи возле моего подъезда и пытаясь надышаться необъяснимым, будоражащим до озноба волнением.
Ни в торговом центре, где умирали со смеху, мерея вещи, которые никто из нас не носит.
Ни после аттракционов в Парке Горького, когда, снизойдя до Колеса обозрения, я уже не в силах была остановиться и мы перекатались на всем подряд.
И уж точно не было никакой свободы ни в наших поцелуях, ни в закрытых глазах, ни в прикосновениях или нервном переплетении пальцев.
Однажды я наткнулась в Интернете на картинку, где собаки, сидя перед захлопнувшейся за хозяином дверью, горестно воют: «Он больше никогда не вернется», – и показала ее Амелину.
– Это ты, когда спрашиваешь, напишу ли я тебе завтра.
– Точно, – засмеялся он. – Я же не знаю, когда ты перестанешь мне писать.
Прощаясь и расходясь в разные стороны, мы всегда оглядывались одновременно. Из-за чего он возвращался, и мы снова прощались.