– Решайся, Юнус, – шепнул ему Исраил, – караван уходит на днях.
Юнус обратил взор на Исраила, затем на Мусу, словно искал у них поддержки. Но те лишь улыбались ему. Он перевел взгляд на священнослужителя. В его невозмутимости сквозило еле уловимое желание удалиться от внезапных посетителей. Или это казалось Юнусу? А может, молчание Юнуса слишком затягивалось, что совсем не нравилось муфтию? Юнус понимал, чем дольше длилась пауза, тем слабее становился его единственный шанс получить такие нужные ему деньги.
– Я согласен… – едва выдавил из себя юноша.
Его новые друзья вздохнули с еле заметным облегчением, а муфтий довольно улыбнулся. Юнусу предложили некоторое время пожить в мечети, дабы обдумать столь серьезный шаг. Он и сам этого хотел. Хотя он еще не вполне понял, какой крутой поворот предстоял в его судьбе, еще полностью не осознал важности и ответственности своего поступка, но идти домой он все же не решался. Для его близких его отречение от иудейской веры во имя Аллаха, а точнее, во имя тех дигремов, из-за которых он шел на это, было предательством. И вряд ли сейчас поймет Микаэль, что это он делает ради них, чтобы сделать их чуть богаче. Наверное, самым лучшим для него сейчас было пожить в мечети.
XVII
Юнуса поселили в крошечной каморке – глиняной мазанке на заднем дворе мечети. Постелью ему служила старая кошма из верблюжьей шерсти, небрежно брошенная на земляной пол. За дни, проведенные в стенах мечети, он узнал некоторые обычаи и нравы мусульман. Он наблюдал, как исправно с самоотречением пять раз в день совершали они намаз, как платили закят[20] и щедро отдавали садака[21].
За эти дни он не виделся ни с Мусой, ни с Исраилом, зато дважды к нему в каморку приходил муфтий, и они беседовали о смысле бытия, о душе, о земных и неземных ценностях, о том, что истинно, а что ложно. Некоторые вещи казались Юнусу непостижимыми, и он подолгу размышлял ночами над узнанным, ворочаясь с боку на бок на старой кошме. Ночи походили одна на другую.
Проведя предыдущую ночь в раздумьях, сейчас Юнус погрузился в тяжелое, без снов и ощущений забытье, словно провалился в черную всепоглощающую бездну. Сколько времени находился он в ее железных объятиях, понять было трудно. «Юнус», – услышал он где-то над собой звонкий женский голос. Он донесся откуда-то из глубины сознания, словно вырвался из вязкости той стороны бытия. Юноша вздрогнул. «Мама…» Сна словно и не бывало. Темнота, смешанная со звенящей тишиной ночи, вдавливала в верблюжью кошму не отдохнувшее тело Юнуса. Кошма пахла кочевьем. Юнусу захотелось вдруг домой. Мама… Сердце сжалось в ледяной комок. Домой… Нет… Домой он придет позже, когда заработает свои первые дигремы. Он положит их перед сестрами, перед Микаэлем и все им объяснит. Они поймут его.