По телу разливается жар. Гот горячо всхлипывает и почти страдает.
На край матраса присаживается Чмо, но Гот не желает беседовать с ним. Он ещё не наревелся. Не выплакался. Он ещё не готов к разговору, потому что вместо слов одни эмоции, в которые, к тому же, никого не хочется посвящать. Это личное. Это сокровенное. Это что-то, принадлежащее только ему.
Теперь Гот понимает, почему дед насрал в коляску. Чтобы никто не уволок её, он занял её дерьмом. В детстве смеёшься, а, будучи взрослым, осознаёшь трагедию дедовой жизни. Сейчас Гот и сам готов насрать в свою душу, лишь бы отпугнуть всех участливых и небезразличных. Лишь бы никто не любовался собой за его счёт. Мол, поглядите, какой я хороший – утешаю несчастного. Очищаю карму. Тьфу. Противно. И вот он – этот небезразличный альтруист, сидит на краю матраса, глаза, как гвозди, вбивает в пол.
– Не огорчайся, – пищит.
– Смерть утопающих – дело рук самих утопающих, – сухо замечает Гот.
– Ты о чём? – вытаскивает гвозди Чмо.
– Да она же зависима от своих фотокарточек. Это нездорово. Я предложил помощь, а она накинулась на меня, как на заклятого врага. Что ж. Пожалуйста. Пусть и остаётся со своими нюдсами. Дальше роет себе могилку, – сквозь зубы цедит Гот.
– Не будь таким жестоким, – с укоризной встревает Чмо.
И это окончательно сжигает Гота. Неужели и кудрявый святоша оставляет его? Называет его – жертву – жестоким?
От несправедливости и небывалой наглости Гот задыхается и с шипением прогоняет Чмо:
– Убирайся! Убирайся! – прозрачные нитки слёз свешиваются из глаз и срываются на полосатую ткань.
– Прости… – лепечет, дабы сохранить репутацию миротворца.
– Вон! – не щадит его Гот, возводя вокруг себя стены обиды.
Пусть мучаются виной, пусть лезут к нему. Он останется неприступным. Гордым. Он останется угасать.
Он – спящее произведение искусства. Он – кушающее произведение искусства. Он – какающее произведение искусства. Он – произведение искусства, идущие чёрт знает куда. Куда-то, если слушаться интуиции, где примут его трактат.
Глупый. Его трактат не примут нигде.
Чмо проникает в Институт чего-то и стучится в кабинет кого-то. Всё как в тумане. Ладошки потненькие. Изнанку лижет холодный язычок волнения. Животик скручивается в узелок, который не в силах развязать даже Но-шпа. Чмо сглатывает слюнку и здоровается, как прилежный ученик, коим он никогда не являлся. Его интеллектуальные способности кругленькие, как нолик. Чмо обрисовывает суть дела и презентует свои мысли.