– От какой мечты? – язвительно произнёс тогда отец, – Как бы сделать так, чтобы ещё больше ничего не делать? Или, какую бы татуху и куда ещё набить? Или от обсуждений с такими же лоботрясами никчёмной жизни ваших предков?
– Я не хочу, как ты, – прошипел тогда Эрик, поскольку его доводил до исступления отцовский сарказм, – отказываться от самого себя и своего предназначения, ради пресловутой репутации благонадёжного человека и весьма сомнительной радости от ощущения своего приличного социального статуса… Да, кое-что было сказано в тот вечер такое, от чего не так-то просто отмахнуться. Эрик тогда выкрикнул, что не хочет, как отец торчать целыми днями в каком-нибудь офисе за грошовое жалованье… И что-то добавил про рабскую психологию. Зачем он это сказал? Ему ведь было отлично известно, что родители любят свою работу. Отец тогда так посмотрел на него… Ему никогда не забыть. Он помолчал, а потом с видимым усилием, будто каждое слово давалось ему с большим трудом, выдавил:
– А ты ещё глупее, чем я думал… Что ж, должен признать, довольно неприятное открытие. С тех пор они не разговаривали. А у мамы появился вот этот самый тревожно-вопросительный взгляд. И хотя он ей рассказал про готовящуюся экспедицию в Тибет, и о том, как он мечтает туда попасть, и про самую загадочную вершину – Лхасу и про резиденцию Далай-ламы, и про Шамбалу – место мира и о многом другом. Но самого главного он не сказал. А именно, что уже неделю не был в колледже, что у него несколько «хвостов», что он самый первый кандидат на отчисление и что он уже вместе с Дроном принят в экспедицию, которая организована вовсе не студенческим активом колледжа, и даже не турагентством, а группой самостоятельных путешественников. Пока он не знал, как об этом сообщить, по крайней мере, матери. Отцу вообще наплевать. Он в этом уверен. Отец считает его слабым, глупым и ленивым маменьким сынком. Что ж, пусть так и будет. Он не станет бить себя в грудь, доказывая, что это не так. Для мужчины самое лучшее доказательство – результаты. Эрик запил колой остатки королевского сэндвича, попутно представив, что по поводу такого ужина сказала бы мама, и не спеша почистил банан. Тревожные кадры и нагнетающий голос диктора вызвали, в конце концов, у Эрика раздражение и смутное беспокойство. Он щёлкал пультом до тех пор, пока не нашёл какой-то фильм с известным актёром в главной роли, и не откинулся в мягком, удобном кресле. Не хотелось ничего. Ни компьютерных игр, ни пустой болтовни в чате, ни телефонных сообщений, даже любимой музыки не хотелось. Было хорошо сидеть в отцовском, мягком кресле, возле уютного торшера с его матовым, рассеянным светом, прислушиваться к негромко бормочущему телевизору, который уже забыл, когда смотрел в последний раз, и сквозь полуопущенные веки лениво следить за тем, что делается на экране.