– У тебя сын родился! Сын! Слышишь? – зло выговаривала она деду, когда зашла на следующий день после похорон и увидела пьяного соседа с веревкой на шее. – А ты вона чего удумал! И не стыдно тебе, а, Пруст? Жена твоя Хриша, тепереча покойная, за такие дела точно бы тебя сковородой отходила, чтобы всю дурь из твоей косматой башки выбить! Ты на себя посмотри! На кого похож стал, а? Волосы нечесаными патлами свисают, морда от самогона опухла, нос вон уже синий весь! Ты гном вообще или кто? Да еще и удавку на себя накинул. А ну не позорь гномий народ! – с каждым новым словом басовитый голос Ульхи становился, что громовые раскаты.
– Да не могу я так, Ульха! Не могу! Дома нашего не стало, Хриши моей тоже теперь нет… – неуверенно оправдывался гном, уставившись мутным взглядом на собеседницу. – Жизнь мне тепереча не мила, Ульха!
– Я тебе дам не мила! – грохнула пудовым кулаком по столу старая гномиха. – Ты мне еще поговори! У меня тоже, знаешь ли, дома не стало! И муж с детьми под завалами остались. Но я как видишь, самогоном горе не заливаю, и в петлю не лезу! Джагет за меня жизнь отдал, и я тепереча намерена за двоих жить! Нет, даже за четверых! Еще за сыновей, которые не успели из проклятой шахты выбраться!
– Ты словно из железа сделана, Ульха! – Пруст стыдливо двинул в сторону недопитый стакан самогона.
– А ты чем хуже меня? Кто тебе сказал, что ты не кремень? – Ульха уставилась на собеседника немигающим взглядом. – Разве только ты сам! – гномиха презрительно скривила губы и отвернулась.
Удивительно, но даже ее немного сутулая спина выражала пренебрежение. И тут вдруг внутри Пруста что-то как будто щелкнуло. Словно встала на место невидимая пружина, и снова вдруг заработал разладившийся механизм.
– Ульха, ты покажешь мне, как управляться с младенцем? – тихо спросил гном.
Гномиха, подошедшая к кричащему из люльки свертку, на секунду замерла, а после искоса глянула на Пруста и бросила через плечо:
– Да уж не оставлю! – хмыкнула она и взяла на руки младенца.
Так Пруст и остался в Острожных краях. Сначала сына растил, а потом не мог оставить старую Ульху одну. Тяжело бы ей стало без помощи. Она хоть и крепкая гномиха, да и хозяйство у нее небольшое, а все же годы берут свое. Никого-то они здоровей и моложе не делают. Да и Троста, сына Пруста, Ульха любила как родного. А уж потом Пруст и сам привык и к этим краям, и к новому земледельческому ремеслу.