Возле дряхлого, но еще жилого домишки, на лавочке у покосившегося забора сидела старуха, подслеповато, но цепко всматриваясь в Векшина. Андрей узнал её.
– Здравствуйте, Терентьевна, – неловко поздоровался он.
Старуха как-то испуганно закивала, и Андрей горько подумал, что она его, наверняка, не признала. Получается, он уже давно стал здесь чужой? «А что же ты хотел?» – тоскливо спросил он себя. – «Когда ты был здесь последний раз?» Андрей напряг память, но вспомнить так и не смог. Давно… Даже на похороны своих самых близких, родных людей попасть не смог. Не получилось…
Вот сейчас, за поворотом покажется родная, взрастившая его изба. Раньше она была бы уже видна, но теперь за буйно разросшимся, заполонившим поворот кустарником, дальше улица не просматривалась. Стоял май, сладко пахло сиренью. Родной запах детства…
Вот и родная изба. Андрей остановился напротив покосившихся, облупившихся ворот, снял с плеча объемистую сумку. К горлу подкатил комок. Немного постоял, успокаивая застучавшее сердце и приводя в порядок дыхание, потом с трудом открыл завизжавшую петлями калитку и переступил через высокий порог. Поднял отвалившуюся от забора доску и, яростно прорубаясь с помощью её сквозь бурьян, пошел к крыльцу. На двери висел огромный ржавый замок. Кто запер избу и у кого искать ключ? Как это узнать? Не ходить же по обезлюдевшей Серебрянке в его поисках… Андрей пробился к дровянику, где раньше хранилось топливо для печи – дрова и торф. Там же, он помнил это, хранились и нехитрые крестьянские инструменты: грабли, вилы, лопаты, топоры… Дровяник оказался незапертым, он нашел поржавевший лом, вернулся к избе и своротил засов на дверях вместе с замком. Вошел в первую холодную пристройку, называющуюся в деревнях сенями и распахнул скрипнувшую дверь в саму избу. Несмотря на то, что на улице тепло, там была стылая, пахнущая плесенью тьма, заколоченные ставни совсем не пропускали света. Через распахнутую дверь ворвался дневной луч, косо осветив скромную крестьянскую утварь. Андрей постоял, привыкая к полумраку, машинально щелкнул выключателем на стене. К его удивлению под потолком загорелась тусклая, облепленная паутиной лампочка. Над старой железной кроватью висели на стене три портрета. На двух верхних, обрамленных одной рамкой были изображены еще молодые в ту пору, дедушка и бабушка, вырастившие его. Ниже висел портрет их единственной дочери, молоденькой симпатичной женщины, его, Андрея, матери, умершей вскоре после его рождения. Андрей постоял, неотрывно глядя на портреты, и опустился на табурет, растирая покрасневшие глаза. Вот он и дома. Он вернулся. Лучше поздно, чем никогда…